Но «Санин», появившийся в 1907 году, был далеко не первой книгой Арцыбашева. Сам писатель считал лучшим своим произведением «Смерть Ланде» (1904). После того, как книгу заметили, он отказался от карьеры художника, о которой поначалу подумывал.
Он издал двухтомник «Рассказов» (1905–1906). А после «Санина» роман «У последней черты» (1910–1912), где описывается самоубийство сразу семи героев.
Недаром немецкий славист Вольфганг Казак написал в своём «Лексиконе»: «
Разумеется, преследуя в литературе такие цели, Арцыбашеву нечего было рассчитывать на счастливую писательскую жизнь в России после революции. И он поспешил в эмиграцию.
Эмигрировал в Польшу. Стал одним из руководителей газеты «За Свободу!», где под общим заглавием «Записки писателя» печатал обзор общественно-политической жизни. Он собрал эти статьи и выпустил отдельной книгой «Записки писателя» (1925). По мне, лучшая его книга.
В Варшаве он продолжал выпускать и художественные свои вещи. Но они такого успеха, как когда-то в России, не имели. Умер в Варшаве 3 марта 1927 года. Родился 5 ноября 1878-го.
4 МАРТА
Поэт Николай Отрада был членом литературного кружка при Сталинградском тракторном заводе. Первые стихи напечатал в заводской многотиражке и в «Сталинградской правде».
Он поступает одновременно на очный Сталинградского педагогического института и на заочный Литературного. С 1939 года перешёл на дневное отделение Литературного института.
В декабре 1939 года добровольцем ушёл на финский фронт. 4 марта 1940 года попал в окружение и был убит. Его друг и сокурсник Арон Копштейн попытался вытащить тело товарища и тоже погиб. Родился Николай Отрада 26 декабря 1918 года. И, стало быть, погиб он в 21 год.
Стихов он написал не так уж и много. Но они сохранились:
5 МАРТА
Я всегда оживлялся, когда в «Литературную газету» приходил прекрасный критик Станислав Рассадин. Вычитав гранки очередного своего блистательного фельетона и дождавшись конца моего рабочего дня, он вместе со мной выходил из здания. Мы шли по Цветному, Рождественскому, Тверскому, Суворовскому, и говорили, говорили, говорили. Сворачивали к Библиотеке Ленина, где Рассадин садился на троллейбус, который вёз его на Ленинский проспект, а я шёл домой на Арбат.
Рассадин жил на Воробьёвском шоссе, которое окрестные жители называли «Воробьёвкой». Потом его переименовали в улицу Косыгина. И в полном соответствии с речевыми и психологическими законами её окрестили «Косыжкой».
Нас связывали не просто профессиональные интересы и приятельство, нас связывала дружба.
Я и сам не заметил, как оказался в сильнейшей зависимости от его манеры мыслить и выражать эти мысли. Для меня он был Мастер, и я охотно пошёл к нему в подмастерья.
Я помню, как однажды Лёня Миль привёл меня в комнату Юрия Домбровского на Сухаревке, где среди прочих гостей сидел писатель Юрий Давыдов, только что издавший какой-то исторический роман и подаривший его Домбровскому. Юрий Осипович надел очки, полистал книгу и, сказав: «Слушай, да ты же написал прекрасную прозу!», стал её читать вслух. Проза звучала действительно очень поэтично. Я посмотрел на Юру Давыдова. Он побледнел и сказал Домбровскому: «Хватит паясничать!» «Ну, как хочешь», – согласился тот и снял очки. Оказалось, что Юрий Осипович Домбровский читал не текст Давыдова, а отредактированный им самим – на лету.
Сказать Рассадину так же, как Давыдов Домбровскому, у меня не хватало духу. Как правило, мы с ним уезжали работать вместе. То есть, в свой зимний отпуск я брал путёвку в тот же Дом творчества, куда и он с женой Алей (чаще всего это были Дубулты). Он писал помногу – иногда до печатного листа в день! И при этом по нескольку раз в день заходил в мой номер, читал написанное мною, зверски меня ругал, а чаще всего – вырывал лист из машинки, вставлял чистый и переписывал мои мысли.