Круглый стол на пятерых

Саша аккуратно закатал рукава белой рубашки. В комнате сонное царство. У Зарубина лицо и во сне остается принципиальным, как бы предупреждающим, что еще предстоят разговоры, беседы, проработки, дружеские критические замечания, от которых человек становится чище и духовно полноценнее. Виталька накрылся одеялом с головой. Очень кстати он спит. Его привязчивость нет-нет да и перехлестнет в навязчивость. В сумбурной Виталькиной натуре это иногда бывает. В общем, ему полезно сегодня поспать.

А Великанов проснулся. Уже курил и равнодушно перелистывал какой-то романчик.

— Что читаешь? — спросил Саша шепотом.

— Так, халтуру.

— Какого… Я хотел сказать: какого черта ты тогда читаешь?

— Видишь ли, — Великанов приподнялся на локте, невеселая улыбка была у Коли, — у каждого халтурщика есть фамилия, которая пишется с большой буквы.

Глушко бросил хлебных крошек в аквариум и, нашарив в тумбочке осколок зеркальца, с удовольствием отметил, что у него нет никакого желания отращивать бороду? Откуда у современных писателей эта тяга к молодым бородачам?

— Уважай халтурщика? — удивился он.

— Нет, рекомендовали почитать для кругозора.

— Забавно?

— Мутит сверху воду и думает — нате вам подводные течения, — он полистал книгу и добавил: — А фразочку предлагает читателю эффектным бочком.

— Ты мастодонт по части критики, — рассмеялся Глушко и боязливо взглянул на спящего Карпухина. Через минуту осторожно спросил: — Когда приезжает жена?

Коля коротко посмотрел на него, сел на кровать, примял на газете окурок.

— Знаешь, Саша, помоги мне, — попросил он.

— Валяй без церемоний.

— Мне до смерти не хочется ее встречать. Давай я за тебя подежурю… — Великанов достал под кроватью тапочки и открыл захлопнувшуюся форточку. — Во мне еще не умерла супружеская галантность. Жену-то все-таки надо встретить.

— Мне?

— Прихвати Карпухина, возьмите гитару, припомните парочку приличных анекдотов, чтобы не молчать. Как?

Саша сел. Предложение необычное. Спросил серьезно:

— Думаешь, пройдет номер?

Николай поспешно закурил, махнул рукой — экая малая забота!

— Возможно, она захочет увидеть меня в больнице, — ответил он, сделав затяжку. — Постарайся отвести этот вариант. Надо сразу… Во-вторых…

Парень осунулся, подумал Глушко, курит, как черт.

— …в гостинице может не оказаться мест. Но это я возьму на себя…

Он не хитрит, подумал Саша. Я его ни в чем не обвиняю.

— Ну как?

— Ладно, потом поговорим подробно. Предупреди Виталия, а то мне некогда.

— Спасибо, Саша, — Великанов улыбнулся и стал что-то насвистывать. В сущности, он был веселым парнем.

— Какую ты чертовщину все высвистываешь? — поинтересовался Глушко, стоя у двери.

— Это не чертовщина.

— А что?

— Осенний вальс.

— Ладно, я пошел.

Саша, обойдя корпус, пролез через дыру в заборе. Почему бы главному врачу не открыть и задние ворота? Не обязательно сторожа ставить, открыть, да и всё. И никому не придет в голову ломать забор. Ася Иванова сказала на вечере, что строители при планировке всяких дорог должны принимать во внимание тропинки. Если асфальт проляжет иначе, чем ходят люди, они все равно будут ходить по тропинке.

На трамвае Глушко подъехал к хозяйственному магазину. Переждав очередь, он попросил продавца отмерить шесть метров линолеума. Шесть на четыре двадцать. Двадцать пять рублей двадцать копеек. Краснощекий продавец прямо на полу скрутил ему тугой рулон.

— Дотянешь, — нужна всего-навсего одна лошадиная сила.

Одна-то одна, а тащить неудобно. Саша вышел на улицу и прислонил рулон к стене. Мимо проходила воскресная публика. Качались авоськи, махали ракетки, сверкали перстенечки, «тик-тик-так» — тикали часики, как в песне Флярковского. От зелени пахло базаром, капало с хвостов свежезамороженной рыбы, урчал мост от трамвайной тяжести, мотоциклист пронесся, надутый ветром. В жизни ясно и сложно, в плохой литературе упрощенно и усложненно — совершенно прав мастодонт по части критики Великанов.

Подошел какой-то пьяный и тронул его за руку:

— Кореш, смеситель — во! Сходим в рыгаловку, и эта… отдам.

— Топай дальше! — отмахнулся Глушко.

— Шары! Замоторим, чтоб она не лягалась, — пьяный покачивался и крутил в руках новенький смеситель.

— Стянул? — повернулся к нему Саша.

— Эт-ты, брат ты мой! — заулыбался тот. — Я матрос, понял? Через Бискай ходил, понял? Бискай есть Бискай!

Не любил Глушко пьяных, не умел с ними говорить. Коротко пригрозил:

— Отведу в милицию!

Пьяный сощурил глаз и поводил пальцем перед Сашкиным лицом:

— Не тот матрос, кто нырнул, а тот, кто нырнул и вынырнул!

— Иди к черту! — выругался Глушко. Разбирала злость. Он посматривал в оба конца улицы, но такси не было.

— Ты кто, кореш? — не отставал пьяный.

— Доктор я, врач! — Сашке надоело. Иногда слово «врач» действует магически: люди в общем-то уважают его профессию.

— Доктор? — Пьяный протянул руку: — Дай пять!

Пришлось вполсилы пожать грязную ладонь. Пьяный замычал, стал разглядывать свою руку.

— Эт-ты, брат ты мой, — проговорил он, отошел в сторону прихрамывая. — Ты не доктор! Доктор — тьфу! Первыми на коробке травят…