Круглый стол на пятерых

— Простите, вы Андрей Григорьевич Золотарев? — спросила она.

— Да.

— Я из редакции молодежной газеты… Васильева.

Он пригласил ее в комнату. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять смысл этого визита. Когда она села, Андрей с удовольствием и с каким-то злорадством заметил, как ее взгляд все время возвращается к репродукции, висящей на стене.

— Когда падает дерево, приходят дровосеки, — сказал он устало и недружелюбно.

Она вскинула на него большие с косым разрезом глаза и только сцепила пальцы на столе, промолчала. Прошло несколько секунд, а она не знала, с чего начать. Он протянул ей пачку сигарет, но Васильева покачала головой — «Не курю» — и снова посмотрела на репродукцию.

— Это мне подарили чехи, — проговорил он, закуривая.

— Я уже побывала в больнице… и не только в больнице, — начала она. — Кое-кто мне даже не советовал встречаться с вами.

— Груб, заносчив, самоуверен?

— Да, и еще меня уверяли, что в вашей истории все совершенно ясно.

— Значит, я вам должен помочь? Вы, так сказать, в затруднении…

Золотарев прошелся по комнате, заложив руки за спину. У него вертелись на языке злые слова, но он сдержался — ему предстояло научиться сдержанности. У девушки красивое, умное лицо. Вряд ли она хотела его обидеть, она делает свое дело, которое ей поручили.

— Не обижайтесь, пожалуйста, — попросила она, угадав его настроение. — Я понимаю, как все здесь сложно. Но и вы меня поймите. Я могу себе позволить не стараться быть мягкой и добренькой, потому что…

— Потому что на совести злодея смерть ребенка? — подсказал он из угла.

— Не будем говорить о злодействе, но смерть ребенка…

К удивлению, даже в пылу защиты он почувствовал, что она старается быть твердой, а не жестокой. Он видел, как Васильева волновалась, как искала в сумке, а потом теребила в руках маленький платочек. На ней была кофточка с редкими синими цветами и плиссированная юбка. Волосы падают на плечи, а разрез глаз действительно необычный. Он сначала думал, что это эффект косметики.

— Спасибо за откровенность, — искренне поблагодарил Андрей.

— Я вам могу пообещать, что редакция будет бороться за человека… за вас. Это станет смыслом статьи, какой бы обидной вы ее ни нашли и каких бы слов ни наговорили нам.

Он едва не рассмеялся — настолько по-журналистски темпераментно это было сказано и настолько туго переплеталось в ее словах обещанье вечного спасенья и долгого позора.

Васильева с интересом смотрела на Золотарева, который отчего-то повеселел. У него, как у всех нервных людей, переменчивое настроение.

Ей не хотелось ехать в эту командировку. Предварительно познакомившись с делом, она убедилась, что у нее нет никакого права предъявлять по указанию редактора обвинения человеку, который совершил ошибку по неопытности, осознал ее и понес за нее наказание. Редактор удивился ее категоричности и сказал, что его насторожил звонок одного врача. Некий Великанов просил содействия газеты. «Дело щепетильное, — сказал редактор, — разберитесь на месте и не забывайте — речь идет о смерти ребенка». Коля Великанов только усложнил эту историю. Лучше бы он не звонил.

— Так что вы хотели выяснить? — спросил Андрей.

— Я хотела… Вы помните ту ночь, после смерти девочки? — решилась она, холодея от мысли, что сбилась и предлагает этой беседе чужой, слишком откровенный и сентиментальный тон.

Улыбка на его лице стала растерянной. Он разозлился на себя: раскис и не сопротивляется событиям. Та справедливость, которая ему где-то уготована, она делается человеческими руками — в суде, в редакции, в семье погибшего ребенка. Значит, ошибки возможны не только у него, но и у них, у тех, кто готовит доски для эшафота.

— А вы поверите тому, что я не спал и… завешивал окно, чтобы луна не светила в глаза, и что в больнице нашел только два порошка люминала. Они на меня не подействовали…

— Поверю! — ответила она, твердо глядя ему в глаза.

— А тому, что я всегда хорошо сплю и в ту ночь мне тоже снились райские кущи и бесплатная путевка в Карловы Вары?

— Не поверю! — Длинные ее ресницы опустились, она тряхнула волосами.

— Спасибо вам. — Он сел за стол и нервно потер лоб. — Но ведь это беллетристика, и оттого, насколько проникновенно я скажу или удачно солгу, или насколько правдоподобно вы это опишите — от этого зависит справедливость, точнее — моя судьба!

Она снова тряхнула волосами.

— Наверное, в статье это не понадобится…

— Ага, значит, так… Вроде эмоциональной зарядки для автора?

Женщина не ответила. Он сейчас же устыдился своей насмешливости.

— Скажите, вы не говорили с родителями… с Бобровыми? — спросила она после некоторого молчания.

— Нет.

— А почему?

— Я все время думаю над тем, какие шаги должен сделать. Наверное, надо куда-то ходить, ездить, стоять в приемных, упрашивать. Это не в моем характере. Но идти к Бобровым, валяться в ногах!..

— Получается, вы на них обижаетесь или все-таки считаете себя правым?

— Нет, конечно! Но просить людей обозленных, безутешных… Их разве что расстрел удовлетворит…