Круглый стол на пятерых

Они чокнулись. У Васильева глаза потеряли насмешливое выражение случайного знакомого, в них появился хмельной безрассудный блеск — она достаточно хорошо научилась распознавать его. Ей пришлось немного рассказать о себе, — ровно столько, чтобы он не подумал бог знает что, но чтобы он и не переставал думать…

— Я вам помогу устроиться в музыкальное училище, — пообещал Васильев, уловив в ее словах тонко спрятанную просьбу, — директор училища — мой приятель.

В зале неожиданно стало тихо. Сидящие за столиками повернулись к проходу, по которому двигалась в следующий зал иностранная делегация.

— Чехи, — определил Васильев.

— Надо, чтобы они прекратили эту скулежку — кивнула она на оркестр.

Он допил из рюмки и предложил:

— Может, сыграете? Я знаю бэйную трубу, поговорю сейчас.

Она секунду подумала и согласилась. Надев пиджак, он пошел к помосту, где растерянно переговаривались оркестранты. Пианист обиженно взъерошил волосы, когда бэйная труба сообщила ему предложение Васильева.

Художник вернулся, прищелкивая пальцами.

— Яшка Натансон, их руководитель, закончил сельхозинститут. Он ценит музыкантов с консерваторским образованием.

Тамара достала из сумочки зеркало и оглядела себя. Васильев молчаливо ободрил ее. Все на том же языке завсегдатая, почти без слов он попросил официантку перенести все на крайний столик у оркестра.

За пианино Тамара села, немного волнуясь. Когда в зале раздалась музыка Ежека, чехи разом повернулись к помосту. Пьеса была старомодная, спокойная и очень мелодичная. Великанова, чувствуя, как музыка пришлась по сердцу гостям, снабжала ее сочными импровизированными аккордами, среди которых мелодия терялась и снова возникала, и чехи улыбались и кивали, узнавая ее.

К помосту, когда Великанова кончила, подошел седой человек. Под аплодисменты гостей он поблагодарил ее на чистейшем русском языке и попросил сыграть что-нибудь из репертуара советской эстрады.

Оглянувшись, она увидела, как Васильев подмигнул Натансону, взволнованно потиравшему руки. Ей пришло в голову сыграть «Осенний вальс». Припомнился пропахший плесенью пустой сельский клуб, серьезный Великанов, сидящий в первом ряду, и уборщица с ключами — они ее уговорили впустить их в зал. А за маленькими грязными окнами беспросветная деревенская осень. Муж, подперев кулаками скулы, слушает ее тоску, несчастный Великанов, которого она все-таки любила неустроенной, злой, переменчивой любовью.

За столик она вернулась уставшая и опустошенная. Чехи подходили к ней, она улыбалась им, что-то отвечала, принимала значки, говорила, чтобы писали просто на почтамт, до востребования. А когда они ушли, Тамара встала — ей пора. Васильев бросил на скатерть деньги и решительно пошел за ней. У двери своей комнаты она подождала его, протянула ему руку. Он попытался войти, но Великанова посмотрела на него отчужденно. Лицо его снова стало насмешливым. Она закрыла дверь на ключ и, вслушиваясь в злые удаляющиеся шаги, бросилась на кровать и заплакала.

За окном шумел дождь.

Глава VI

Затирку штукатурки теркой

вы оплатить должны

пятеркой

арубин проснулся от какого-то шума. Темнота испугала его, и он, вскочив с кровати, почувствовал, что обеими ногами стоит в холодной жиже. Сделал шаг и натолкнулся на кучу битого кирпича. Некоторое время стоял, прислушивался, ничего не понимая. Наконец до него донеслось характерное журчание в туалете — Ниагара благоустроенного общежития. Наверное, сломался шаровой кран, и вода беспрерывно льется в унитаз. Теперь стало понятно: его кровать, когда он спал, вынесли в коридор. Рассеянный свет едва проникал от прикрытых наружных дверей. А в комнате смеялись. Дима нашарил скобу и рванул ее. Глушко стоял на столе, набрасывал раствор на потолок. В одной руке у него был сокол, в другой металлическая лопатка. Карпухин в углу работал теркой. Куртка, берет и даже оправа очков были замазаны глиной.

— Злая шутка, — сказал Зарубин. Он смотрел на свои босые, перепачканные глиной ноги. И брюки выше подворотов в глине. Брюки денег стоят. Почему он не разделся? Опять же угораздило его попасть ногами прямо в раствор, который эти черти подставили к кровати. Хотел рассердиться на чертей, но только растерянно шевелил пальцами ног.

Карпухин размешивал раствор, пританцовывал вокруг ведра.

— Обрати внимание на гуманность нашей идеи. Мы пришли, а ты спишь. Зачем, думаем, будить человека? Взяли и вытащили в коридор кровать вместе с бренный твоим телом.

— Ты был красив во сне, — похвалил Великанов.

— И чертовски тяжел, — признался Глушко.

Круглый стол скрипел под грузным Сашкой. Глушко срезал излишки раствора и намазывал его там, где намет был недостаточно толстым. Великанов возился у плинтуса.

— Невыносимая рабочая атмосфера, правда, Дима? — ехидно спросил Карпухин.

— А что, ребята, будем обрабатывать зарубинский угол? — бас Глушко громыхал в пустой комнате.

— Альков Димы Зарубина? — подхватил Виталий. — К черту!

— Надо! — решил Великанов.