Круглый стол на пятерых

— Злая шутка, — повторил Зарубин. — А между тем я не против ремонта, поймите меня правильно. Но это самоуправство может очернить самую идею, потому что вне плана капитального ремонта корпуса, предполагаемого, судя по всему…

Карпухин даже присел от смеха: новый Тезей с ариадниной нитью в руках бродил по лабиринтам причастных и деепричастных оборотов.

— Ну, помогай же, чего стоишь?

Дима нехотя снял рубаху. Глянув на свои брюки, вздохнул и взял терку.

— Затирку штукатурки теркой вы оплатить должны пятеркой, — предупредил ребят Карпухин.

— Ну уж нет! — не согласился Глушко. — Наиболее квалифицированная работа у меня.

Виталий подумал, через секунду выпалил скороговоркой:

— А за работу с соколом оплата невысокая!

— А ведь неостроумно!

— Как у тебя с женой? — деловито спросил Зарубин Великанова.

Николай промолчал. Вытер руки тряпкой, достал из кармана сигарету. К хорошей усталости ничего не надо добавлять: ни одной мысли, ни одного воспоминания. Мышцам доступны гениально простые дела. Работай, подчиняй этой простоте и четкости свою душевную неразбериху.

— Я как-то читал в газете объявление о расторжении брака, — вспомнил Карпухин. — Гражданка такая-то, проживающая на улице Светлой, возбуждает дело о разводе с гражданином таким-то, проживающим на улице Темной. Неплохо для фельетона.

Великанов чиркнул спичкой, с интересом посмотрел на Зарубина. Дима вспотел. Он прибил к терке кусок фетра от своей старой шляпы (недавно новую купил) и орудовал уверенными движениями — кажется, у Димы был навык.

— А что слышно от Андрея? — допытывался Зарубин.

— Ничего не слышно, — отозвался Глушко. — А Митрофан Яковлевич только посмеивается.

Великанов поставил ведро на стол, присел на краешек грязной табуретки.

— Надо попросить Басова, может, подкинет нас к Андрею. У него хорошая машина.

— Отличная мысль, — воодушевился Виталий. — И вовремя опубликована.

Николай — сигарета в углу рта — в позе художника разглядывал стену. Он все еще находился во власти наступившей в мире ясности. Все очень просто, никакой фантасмагории.

— Хорошая идея — как скоропортящийся товар, — заявил он весело, — она не подлежит длительному хранению.

Карпухин, не отрываясь от терки, пропел тенорком:

Поделись хорошей мыслью
с другом на горячем мысе,
и откатится жара,
ту-ру-ру да та-ра-ра!

Глушко присел на — корточки. Трогая тылом ладони козырек поношенной кепки, сказал:

— Валя Филимонова уверяла меня: дескать, Виталий Петрович Карпухин — хороший поэт. Что бы это значило?

Зарубин живо повернулся к Карпухину.

— Эх, я бы на твоем месте! — он прищелкнул пальцами и вдруг испугался собственной несолидности.

У Виталия запотели очки. Он снял их и протер краешком выпущенной рубахи. Без очков он казался беспомощным и еще более худым. А когда толстые Виталькины окуляры заняли свое место, все увидели человека серьезного и сосредоточенного, которому некогда болтать языком. Его терка металась по стене.

Глушко выпрямился и неожиданно спросил Зарубина:

— Слушай-ка, Дима, откуда ты знаешь Микешину?

Зарубину не понравился вопрос. Не оглядываясь, он чувствовал, что Сашка ждет ответа. Остальные вроде не проявили интереса к Микешиной. Дима ответил небрежно:

— Моему дядьке помогает строить дом этот, как уж его назвать — муж он ей или что-то около того. Я был у дядьки, а меня попросили посмотреть ребенка.

Карпухин тем временем взглянул на часы. Великанов рассмеялся из угла.

— Готов присягнуть, что у Витальки неотложные дела…

Виталий, скрывая смущение, быстро ответил:

— Тяжела твоя правда, Кока-Коля. Я, понимаешь ли, спешу…

— Ладно, — подмигнул ему Глушко, — на сегодня хватит.

Карпухин удовлетворенно шмыгнул носом и снял берет.

Своды души моей подпирают

красивые, острые стрелы амура

Смотрите — шагаю вполне солидный. Солидный костюмчик, солидные мысли. А за плечами солидные крылья, а под крылами солидные плечи. Девчата смотрят из-под ладони, девчата видят мои ботинки, у них не стерты еще подошвы и марка фабрики «Скороход». И может статься, что антиподки, услышав шаги мои через землю, к земле припадают прелестным ухом, поскольку шагает Виталий Карпухин.

Но я не могу, дорогие девчата, поймите меня, дорогие девчата, я прав не имею доверить вам больше, чем эта солидность, чем эти ботинки. Хочу вам напомнить, что сердце мужчины, хочу вам как медик сказать… та-та-та-та, что сердце с его четырьмя полостями, увы, предназначено лишь для одной. В предсердии левом — красивая Валя, в предсердии правом — моя Валентина, в желудочке слева — знакомьтесь — Валюха, а в правом желудочке тоже она. Ах, если сказать языком старинной поэзии… та-та… я сбился с размера, — то своды души моей подпирают красивые острые стрелы амура.

А мысли бегут, как по ре-, как по рельсам, а песни летят, как по но-, как по нотам, а солнце скатилось с небес, как по маслу — во имя свиданья свернуло работу, во имя свиданья, чтоб было темно, чтоб мы на вечерний попали в кино.