Круглый стол на пятерых

Маша осторожно, чтобы не упал больной, наклонилась и достала небольшой стерилизатор. Она думала всего секунду. Потом положила Чистякова на сиденье и сняла с себя отутюженный поясок. Присев в узком пространстве между передним и задним сиденьями, подложила под локоть Чистякова свою сумку, чтобы рука немного прогибалась, и подвела под его плечо свой поясок.

— Не взяла спирту! — огорченно крикнула она.

— А центрифугу для определения резус-совместимости ты взяла? — надрывно спросил Карпухин. Крикнул, но сестра, конечно, не расслышала.

Маша прикусила губу, достала первую иголку.

Очень тонкая игла. Ни одному здравомыслящему медику не придет в голову делать такой иглой переливание — забьется, затромбируется. И тогда все пропало — самолет продолжает кружить. Дело может кончиться тем, что им прикажут лететь на дальнюю площадку, расположенную, может быть, за пределами области.

Очень тонкая игла, очень тонкая игла. Маша сунула ему во вторую руку кусочек бинта — теперь командует Маша. Она целится в его красивую, мужественную, не тронутую склерозом вену. Игла слегка дрожит в ее пальцах. Самолет мечется. Пилот, круто и беззвучно матерясь, чутко водит рукояткой, гасит толчки.

Маша прокалывает кожу, сбоку подвигается к вене. Игла почти просвечивается через натянутую кожу, уходя дальше, чуть-чуть отодвигает в сторону набрякшую вену. Ну, Маша, — то самое движение: неуловимое, интуитивное, которому никогда не обучиться кибернетической машине!

Из иглы часто закапала кровь. Виталий положил на предплечье бинтик, немного расслабился. Когда самолет припадал на левое крыло, он видел смутную землю и плакучие смывы туч на розовом горизонте. Маша быстрыми пальцами затянула пояс на плече Чистякова и отпустила его, когда из вены капнуло. Студент застонал, не разжимая губ. Или это звенело в ушах Карпухина?

Потом сестра, снова повернувшись к Виталию, осторожно присоединила шприц и потянула поршень.

Идет миленькая, идет горяченькая, свеженькая — только что выдана селезенкой! Ага, вот тебе двадцать кубиков! Ну как, легче? Сорт — экстра, шарики что белые, что красные — все один к одному. Если тебе, Чистяков, когда-нибудь захочется похамить, не пугайся и не беги в поликлинику. Хамство у меня в крови сидит, так и знай, И если тебя потянет в снега, в пустыни, в фактории, где режут по кости, в сакли, где давят вино, на вершину горы, которую видно с Марса, или на стройку, откуда бегут умные, — это в тебе проснется то, что дремало во мне. А когда, работая в школе, ты получишь выговор за то, что в стенной газете под рубрикой: «Вам, юные пиротехники» учил, как сделать безопасный семиствольный самопал, — ссылайся на своего донора, ругай своего донора, которому такие идеи не дают покоя.

У Виталия затекла рука. Но он не шевельнулся, сдержал себя. Надо сдерживать, хоть и не сиделось. В душе любуясь своей щедростью, он напевал компилятивную песенку, опять всплывшую в мозгу в улучшенном варианте. После второго шприца у Чистякова порозовело лицо. Фантазия. И все-таки ему хотелось верить, что опасность миновала. Он чувствовал осторожные, чуткие пальцы Маши, видел, как медленно наполняется шприц, и ему становилось грустно от сознания, что впервые в жизни он сделал по-настоящему хорошее дело. Но он знал: после очередного взлета в собственных глазах его будет караулить мысль, что Карпухин пришел к своей вершине слишком легким путем, не требующим ни творческого напряжения, ни особых душевных качеств. Что вообще из него получится?

Возможно, прежде чем окончательно стать невропатологом, он будет еще и штангистом. Надо купить гантели и узнать, какова сумма трех движений (мировой рекорд) для легкого веса. Только не охладеет ли он к штанге сразу после первого рекорда?

Он вздохнул с облегчением, когда увидел, что Маша стала переливать третий шприц и что поршень идет хоть медленно, но без напряжения.

И вдруг кровь из его иглы перестала капать.

Все, конец — в игле образовался сгусток. Сейчас надо извлечь иглу, попытаться вытолкнуть тромб с помощью ширина и снова попасть и вену. А тем временем наверняка затромбируется игла в вене Чистякова. Черт, вряд ли шестьдесят кубиков компенсируют потерю крови.

Сестра повернулись к нему растерянная, на лбу и на носу рябинки пота.

— Не идет! — крикнула она.

Шприц был пуст только наполовину. Под кожей в локтевом сгибе у Чистякова образовался синеватый желвак. Как ни осторожна была Маша, все-таки проколола вену.

Повернувшись в сиденье к своему окну, Виталий положил на спинку правую руку. Маша замотала головой. Похоже, начинать заново ей уже не под силу. Тогда он извлек иглу из своей вены, взял у нее шприц, насадил иглу и с силой надавил на поршень. Оставшаяся в шприце, кровь пошла сначала каплями, потом брызнула струйкой. Он отдал ей иглу, устроил поудобнее ноги у дверцы и опять положил на спинку правую руку, затянутую в плече ремнем.

Чистяков устало открыл глаза и что-то сказал. Его рука покорно лежала на белой Машиной сумочке, облитой кровью.