Круглый стол на пятерых

Скоро не мешкая уселись за стол. Разложили закуску. Тарелок оказалось всего три. Их прихватила Алла, знавшая, что в мужских общежитиях принято обходиться без посуды. Но ей пришлось уступить Сашке, который стал ворчать, когда она попыталась положить в сумку хотя бы десяток тарелок.

Придвинулись. Подождали, не родится ли какой оригинальный тост. Но долго ждать не стали, чокнулись — просто за Виталия Карпухина, за его успехи в медицине и в поэзии.

— Я перехожу на научную прозу, — сообщил Виталий, выпив вино и радуясь, что это не какая-нибудь «фрага», а настоящее сухое, да еще, кажется, грузинское. — Пишу брошюру «Кто изобрел колесо истории?».

— Ты только не хами, — предупредил Зарубин.

— Читатель начинает сомневаться, — заявил Великанов в своем стиле, — есть ли что-нибудь за душой у Карпухина?

— О Коля, Коля, кто тебя усеял? — вздохнул Виталий, принимаясь за еду. — Алла, расскажите про студентов. Расскажите это мне — человеку, который внезапно и так ужасно постарел.

— Что же вам рассказать? — спросила она, очень похожая своей улыбчивостью на Сашку Глушко.

Ну, например, как вы живете на свои кошты, как мероприируете по праздникам?

— Мероприируем? — отозвалась она весело. — Тогда мы едим винегрет всю ночь.

— Винегрет всю ночь — хорошо! — восхитился Карпухин. — Звучит, как энергичный плакат.

— А ты оглянись, — посоветовал Зарубин.

Виталий посмотрел по сторонам и увидел над своей кроватью творение Глушко. Буквы крупные, старательно написанные плакатным пером. Очки Карпухина, взлетев на переносицу, засияли восхищенно. Отраженная в очках, вспыхнула стосвечовая лампа.

— Спасибо, друзья, — сказал он растроганно и серьезно. — Мои уши к вашим услугам.

За окном совсем рассвело. Уже около кухни стояла запряженная больничная лошадь, и ее оглядывал сторож, пришедший от проходной, подозрительный, как все сторожа: не троянский ли это конь прибыл в больницу через задние ворота? Ворчали голуби на крыше, набирали утренней яркости, отливали красным пустые окна слесарной мастерской, а фонари еще не погасли по недосмотру.

Великанов содрал газету с окна. Висела здесь недавно занавеска, но Дима Зарубин взял ее домой, чтобы жена постирала, да так и не привез назад. А именно сейчас она и была бы нужней всего, потому что у холостяков гостья, а никакого уюта в комнате — даже противно.

После нескольких рюмок захотелось петь. Карпухин снял гитару и стал трынькать — настраивал, вслушивался настороженно в струнные переборы.

— Люблю легкую музыку, — поглядывая на Аллу, поделился своей страстью Зарубин.

У нее метнулись от смеха по вискам белокурые пряди. Великанов пожал плечами, щурился от дыма сигареты. Возразил Зарубину, не мог промолчать:

— Всегда был против термина «легкая музыка». Отдает вторым сортом, халтурой. А кто сомневается, что это большое искусство, пусть займется легкой атлетикой — там тоже все легко…

— Брось ты, Коля, — махнул рукой повеселевший Глушко, — жутко становится, когда одни выводы…

— А вы, простите, хной не пользовались для волос? — таясь и переходя на шепот, спросил Дима у Аллы. — У меня жена тоже блондинка…

Девушка расхохоталась, уморил ее Зарубин. Карпухин, следивший за разговором напряженно и чутко, как суфлер, обратился к ней попросту:

— Намазалась хной, бесстыдница, и хоть бы хны!

Среди острот и дружного смеха один Виталий услыхал, как на кровати Андрея Золотарева лопнул шарик.

— Лопнул со смеху, — пробормотал он. Прислонил гитару и, выйдя из-за стола, отвязал лопнувший шарик и зачем-то положил его в карман.

Вернувшись, Карпухин с неудовольствием заметил, что под действием вина Зарубин стал еще более назидательным и нудным. Самыми невыносимыми людьми для Виталия были те, которые долго и обстоятельно объясняли понятные вещи. У Аллы начали слипаться веки — о, как восхитил его этот бессловесный протест против кафедральной эарубинской скуки!

Дмитрия Ивановича перебил тост. Он выпил налитое ему вино и оглядел беспорядочный стол. Заметив, что его взгляд остановился на банке с перцем, Карпухин предупредительно подхватил тарелку Зарубина. Впоследствии он не мог установить точно, когда возникла эта идея — у кровати Золотарева или уже за столом. Во всяком случае, идея оказалась властной и напористой. Сам автор, породив ее, был бессилен бороться с ней трезвым оружием критики.

Накладывая перец в тарелку Зарубина, Виталий незаметным, шулерским движением достал из кармана лопнувший красный шарик и утопил его в соусе.

— Братва, — пробасил Сашка, — мы затеяли с Аллой поездку по реке. Кто против?

Зарубин присыпал длинными мягкими волосами лысеющую макушку. К сожалению, он дежурит вместо Великанова, должен ему одно дежурство. Может, Коля, известный своим рвением к хирургии, еще раз?..

Дима подцепил на тарелке нечто, похожее на красную резину, и отправил всю порцию в рот. Долго жевал, хитро поглядывая на Великанова.

Карпухин изумленно протер очки. Он никак не ожидал, что блюдо сойдет по первому сорту.

— По-моему, в перце была резина, — осторожно предположил Виталий.

— Ага, — беспечно согласился Зарубин, — и мне показалось…