Круглый стол на пятерых

Похоже, именно об этом молчаливо говорили мужчины из редакции, покуривающие у окна.

— Антонина Валерьяновна, — тихо обратилась Вера, — а вы знаете, почему Павел Борисович не пригласил вас на новоселье? Ведь… даже меня пригласил.

Странно, и Тоня думала об этом же. Дело, конечно, не в новоселье. Впрочем, все шло своим чередом, и оставалось пожалеть, что она до сих пор не набралась храбрости и не разбила миф о своем семейном благополучии.

— Знаю, Верочка…

— Как же так, Антонина Валерьяновна? Конечно, это ваше дело — жить с мужем или не жить, но ведь вы же хотели, чтобы люди думали, что у вас по-прежнему…

— Да, хотела, Верочка.

— И писали о честности, выступали на собраниях. Простите…

Мужчины вышли из комнаты, но Вера продолжала говорить полушепотом. В зале раздались вежливые аплодисменты. Выступал начальник станции, страстный болельщик, успешно игравший когда-то в команде железнодорожников.

— Что ж вы молчите?

Тоня облокотилась о подоконник.

В комнату, на ходу закуривая, вошел Устинов. Он встал у другого окна, но от волнения, покрутившись на месте, выкинул папиросу и подошел к женщинам.

— Какова встреча получилась, а? Пронягина в команду вернут, это точно. И играть станут лучше. Футбольная эпопея начинается сегодня! Кстати, Антонина Валерьяновна, зайдите завтра ко мне…

Он громко высморкался и пошел в зал.

— Пойдем, Верочка, послушаем, мне скоро домой.

Они осторожно прошли между столами. Одна из сидящих у колонны девушек остановила Тоню и спросила, будут ли танцы.

Официантка разносила кофе.

Мир молод, черт побери!

Миру не дашь более

двадцати трех

Река под вечер особенно спокойна. Большое, по-летнему нерасторопное солнце оседало в степь, обжигало далекие холмы, а лес, наплывавший из-за поворота, вблизи уже не казался таким сиреневым. Он темнел по левому берегу, а над ним, не в силах перекинуться через него, розовело небо. Справа от лодки еще плескалась голубая вода, и ярко светились на берегу белые колонны дома отдыха.

Ритмично скрипели уключины, лодка дергалась с каждым взмахом весел. Поглядывая на уверенные, почти беззвучные весла Сашки, Виталий постепенно приноравливался. Весло его теперь тоже походило на изящную водоплавающую птицу: легко взмывало вверх, опускалось на воду и снова взлетало, теряя капли. Иногда после особенно удачного рывка он поправлял очки и, обернувшись, встречался с глазами Вали, которая сидела на носу лодки и загребала рукой воду. И каждый раз, заключая трудный спор с самим собой, он решал, что пусть умрет поэзия, лишь бы гении чистой красоты перестали быть в биографиях поэтов мимолетным видением.

Люди, бейте скептиков, которым вечный огонь любви напоминает мемориальное кладбище! Обваляйте их в перьях, если им не дано обрести крылья!

Плыли берега по сторонам, незаметно смыкались друг с другом. Вскинет голову Карпухин, а уже деревья с его стороны перешли на сторону Великанова, который гребет правым веслом. И все перепуталось там у города, где начинает орудовать темнота. И глупеет Карпухин от непонятной радости, от синевы и темноты, что уплывает и надвигается, и от сознания своей недюжинной силы — не потому ли помалкивает Сашка, хоть он и орудует двумя веслами.

— Какая-то труба! — крикнула Алла. Ей полчаса назад после инструкций Глушко был вверен руль.

Они подходили к трубопроводу. Труба перекидывалась с берега на берег и прогибалась в центре, едва не касаясь воды. А у левого берега, опираясь на стояки, она тяжело приподнималась над водой и подтягивалась к суше.

— Саша, ты не очень устанешь, если попытаешься ее сломать? — спросил Карпухин, подводя весло к борту. О своей недюжинной силе он решил пока не распространяться.

Лодка ткнулась носом в гулкий бок трубы. Валя постучала по ней и уперлась в нее обеими руками. Глушко сделал гребок. Лодка, подойдя к берегу, остановилась.

— Снимайте весла и все переходите на нос! — крикнул Саша.

Когда сгрудились на носу, Виталий, потеряв равновесие, дрыгнул ногой и схватил Валю за плечи.

— Люблю гульбища, — невпопад сказал он, чтобы скрыть свое смущение.

Ах как кстати подвернулось весло, как много шума можно им наделать, если хочешь заглушить хихиканье неодушевленной природы!

Он перевел дыхание. Нет, она не испугалась. Не попринимать ли ему бром с валерьяной от неврастении?

Виталий бросил хилое свое весло и, приплясывая у трубы, попытался утопить нос лодки.

— Героический поступок в самолете воспитал в тебе борца-одиночку, — заметил Николай и тоже стал приплясывать.

— Но веса это ему не прибавило, — с сожалением окинул Карпухина взглядом Саша Глушко.

— Разве что в собственных глазах, — добавил Великанов.

Виталий обиженно шмыгнул носом и уступил место Глушко. Втроем — да еще девушки помогали — они налегли, и нос лодки ушел под трубу. Теперь вся компания уходила к корме, а лодка втискивалась в воду, продвигалась под трубой.

Потом всей кучей налегли на корму.

— Береги ноги! — предупредил Саша. — Все на ту сторону!

Карпухин влез на трубу и помог девушкам. Длинной ногой нащупав скамейку, стал придерживать лодку, чтобы она не ушла, когда вынырнет.