Круиз

– Лес тайге рознь, – наставительно ответил Кузя, – по лесу человек ходить может, а по тайге только лесные жители пройти могут. Вон там, – он неопределенно махнул рукой, – далеко отсюда, реки Пилым, Тавда да другие. В тех местах в былые времена лагерей много было. Не пионерских, конечно, – он горько усмехнулся, – так, если оттуда кто бежал, что зимой, что летом, так его и не ловили вовсе. Либо сам назад придет, либо сгинет где-нибудь. Только по рекам перемещаться можно. Бурелом сплошной. Деревья вперемешку навалены. Шаг-другой пройдешь и валишься, как в колодец. Только выберешься и снова падаешь. Далеко не уйдешь. А в наших лесах благодать и человеку, и зверю. Человек, лесник, лес в порядке держит, не дает ему в тайгу превратиться. Раньше так было.

– Что же теперь случилось? – спросил Олег Романович.

– Да лесники повывелись, что поделаешь, – ответил Кузя, – не хочет никто нынче в лесу жить. Город им подавай. Раньше на том месте, куда ты едешь, еще на моей памяти три семьи жило. Мужики по лесу работали, бабы хозяйство вели, ну, и детишки, что постарше, им подсобляли. Потом детишки повырастали. Ребята один за другим ушли в армию, и назад никто не вернулся. Девицы тоже, как вырастут, так в город подаются. Ясное дело, где здесь женихом разживешься. Понять можно. А потом, что. Старики, в конце концов, на старости лет к кому-нибудь из детей подаются. Интересно только, что никто из всех трех семей там, в лесу, за последние шестьдесят лет не умер. В городе молодежь-то, конечно, живет-поживает, а старики, что из лесу приехали, кончаются быстро. Последним этой зимой из лесу съехал Илья Гаврилович. Лет шесть, наверное, в лесу один жил. Жена к детям перебралась давно. Девяносто три ему стукнуло. Так мы его с месяц назад и похоронили. В лесу, думаю, еще жил бы да жил. Так нет, уехал вот. А лесником не всякий человек может быть. Да и не всякого лес примет.

Телега, нещадно клонясь и трясясь на ухабах, медленно ползла по едва заметной глазу тропе, идущей по бесконечным непаханым полям и перелескам. Большой лес стал виден, только когда Солнце начало клониться к вечеру. Сумрак леса и осознание того, что вокруг на десятки километров нет никакого жилья, настраивали и без того утомленного бесконечным этим сегодняшним днем Олега Романовича на грустный лад.

Километра через три лесной дороги совершенно неожиданно справа открылась поляна, а на ней обнесенные плетнем деревенского типа избы и другие хозяйственные постройки. Одна изба стояла чуть выше других и выглядела как бы главной. К ней и подвел телегу Кузьма.

Пока возница распрягал лошадь, Олег Романович зашел в дом. Замка на двери не было. Запирать ее, видимо, здесь было не от кого. Олег Романович прошел через темные сени, открыл легко поддавшуюся вторую дверь и оказался в относительно большой комнате, которую, наверное, надо было называть горницей. В доме было сумрачно и холодно. Дом с зимы никто не топил. Когда глаза привыкли к полумраку, Олег Романович увидел прямо перед собой русскую печь, которая показалась ему огромной. Справа от печи стояли большой стол и тяжелые табуретки вокруг него. Вдоль стен стояли такие же тяжелые лавки. Слева от печи был еще один стол. На нем стояла керосиновая лампа, на стекло которой был надет обруч. От него шел провод к радиоприемнику. В глубине стола виднелась рация армейского типа. По обеим сторонам печи виднелись завешанные портьерами проходы в другие помещения дома, видимо, спальни.

В дом, едва не натолкнувшись на Олега Романовича, вошел Кузьма и сразу развил кипучую деятельность. Первым делом он засветил лампаду перед иконой Божьей матери, что висела в углу над большим столом. Потом зажег керосиновую лампу, после чего сначала затрещал, а потом и заговорил радиоприемник. Комната приобрела жилой вид. Кузьма, встав на колени, разжег печь. Дрова для нее были аккуратно сложены тут же. Растопка тоже была заботливо заготовлена прежним жильцом в виде щепок и бересты, стоявших в ведре рядом.

Поручив Олегу Романовичу подкладывать дрова в печь, Кузьма подхватил ведра и побежал за водой. Вернувшись вскоре, он налил в большую кастрюлю воды, поставил ее на плиту и снова вышел из дома. Вслед за ним вышел и Олег Романович. Кузьма уже разжигал во дворе небольшой костер между двумя воткнутыми в землю металлическими рогатинами. На перекладину между ними он повесил котелок с водой. Только теперь Олег Романович заметил, что на плече у него появился карабин.

– Ну вот садись, повечеряем чем Бог послал, – заговорил он, – только без ружья на улицу не выходи. Здесь и медведи, и волки водятся. Стрелять в них без нужды не надо, а вот отпугивать часто приходится. За водой, не ленись, на ручей ходи. Он хоть и чуть подальше речки, но вода в нем целебная. В прошлые времена к этому ручью люди издалека приезжали, теперь позабыли, а зря.