Крушение

Наловив таким образом около двадцати рыбок величиной с ладонь, я потрошу их, отрезаю им головы и заворачиваю каждую в водоросли, чтобы закоптить над костром. Пока дым делает свое дело, мы собираем фрукты, а потом, набрав полные корзинки, садимся в тени, под дерево, и уплетаем перезрелые манго, которые все равно не выдержат долгого пути домой. Песчаные блохи щиплют меня за лодыжки, пока мы сидим на бревне. Оранжевый сок течет по лицу и рукам. Волокнистая мякоть плода застревает у меня между зубами – кажется, я никогда в жизни не ел ничего вкуснее.

– Ой, как вкусно, – с полным ртом мычит Лили, и капли оранжевого сока падают на ее застиранный купальный лифчик. Но пятна на одежде нас уже давно не волнуют. Начисто обглодав плоскую крупную косточку, Лили размахивается и бросает ее в океан. Потом встает, обтирает руки о бедра и сама бросается к воде.

– Я первая!

– Нечестно! Я еще не доел! – кричу я, засовываю в рот последнюю четвертинку фрукта и кидаюсь в погоню.

Она явно не очень-то старается убежать от меня, потому что я почти сразу ловлю ее и сгребаю в свои объятия. Высоко поднимая ноги, мы с ней входим в воду и тут же бухаемся в нее с головой; вода попадает мне в нос и в рот, ее соленый вкус смешивается в странный коктейль со сладостью перезрелого манго. Раньше, стоило только воде из океана попасть мне внутрь, как меня начинало прямо выворачивать наизнанку, но теперь она стала такой привычной, что я никак на нее не реагирую.

Рядом со мной выныривает Лили. Она не успевает раскрыть рот, как я наклоняюсь к ней и целую. После глотка соленой воды ее рот кажется сладким, и я притягиваю ее к себе, а мои пальцы приподнимают край ее лифчика и ласкают нежную кожу спины. Когда она со стоном проводит ладонями сначала по моей груди вниз, а потом вокруг талии, я и представить не могу, чем заслужил такое счастье.

Глава 25. Лиллиан

Настоящее

– Пол. – Это имя Лиллиан произнесла с трепетом. – Он был такой красивый…

Джерри сидел позади Женевьевы, решительно сложив на груди руки; на его манжете блестела золотая запонка, отражая переполняющий комнату чрезмерно яркий искусственный свет. И чего она закатила истерику, когда Джерри сказал, что лучше не пойдет вниз и не будет слушать ее интервью? Ей было непросто отвести от себя подозрения в смерти Маргарет и даже Кента, но история Пола по сравнению с ними – как точка на экране радара, которую ничем не скроешь и не замаскируешь, а скрывать надо, и еще как. И вот теперь ей придется выворачиваться прямо на глазах у Джерри.

– Значит, вы еще не подозревали о Поле, когда только высадились на острове? – продолжала докапываться телеведущая.

– Нет, прошло несколько недель, прежде чем я кое-что заподозрила. Мне кажется, Дейв и Кент поняли это еще раньше.

– Какова была ваша первая мысль, когда вы убедились, что это правда? – последовал другой вопрос, и Женевьева Рэндалл откинула с лица прядь волос, чтобы дать камере лучше запечатлеть ее «заинтересованное» выражение.

– Я сильно испугалась. Но я долго не верила; только когда все физические признаки беременности были уже налицо, я впервые задумалась о такой возможности.

– Почему вы ничего не рассказали о нем сразу после спасения? Прошло не меньше недели, прежде чем вы заикнулись о нем прессе.

«Пресса». Лиллиан поморщилась от одного звука этого слова. С чего это «пресса» решила, что имеет право знать все подробности ее жизни? Да еще и впадать в подозрительность из-за того, что она ничего не рассказывала о Поле, пока лежала в полукоматозном состоянии в госпитале! Врачи всё знали, Джерри знал, даже Бет знала о Поле, но пресса, видите ли, не знала, какой ужас!

– Мне потом сказали, что было решено не говорить о нем журналистам до тех пор, пока не будут поставлены в известность все члены семьи, кого это касается, – ответила заранее заготовленной фразой Лиллиан, потирая отполированный ноготь большого пальца подушечкой указательного. – Так что это был, в сущности, не мой выбор. С чисто медицинской точки зрения я была тогда не в том состоянии, чтобы принимать серьезные решения.

* * *

Это была правда. Она и по сей день ничего не помнила о том, как их спасали. Из ее жизни начисто выпали целых пять суток. Последнее, что она помнила ясно, это как лежала в укрытии на острове; Дейв то и дело будил ее, капал водой ей на лицо и губы, а ей так хотелось спать… Она и заснула бы, если б солнце не светило прямо в глаза.

Когда в следующий раз Лилиан проснулась, кругом было так темно и тихо, что она даже испугалась – неужели ее похоронили живьем? И тут она увидела Дэвида; он сидел рядом с ней в темно-коричневом кресле с потертыми деревянными подлокотниками. Фисташково-зеленая больничная роба висела на нем, как палатка, а глаза у него были красные, точно от слез. У Лиллиан тоже щипало глаза, и, когда она подняла руку, чтобы потереть их, что-то вдруг неприятно потянуло ее за кожу. Приглядевшись, она увидела в темноте какие-то трубочки, приклеенные к запястью.