Крушение Агатона. Грендель

— Иона, ты должна была уехать. Я велел тебе бежать. Неужели ты не доверяешь мне?

— Я не могла, — сказала она.

— Из-за мученической гибели Доркиса, — сказал я. — Верно? Но он же не сам выбрал такой конец, ты же знаешь. Такова была воля богов.

— Хватит, Агатон!

— Понятно, — сказал я. — И однако же это верно, хотя и разумно.

— Слушай, — сказала она. (Не помню, рассказывал ли я ей о Кононе. Слушай. Слушай.) — Скажем так: я убила Доркиса.

— Дитя, ужасное дитя, — сказал я.

— Нет, теперь я гораздо сильнее, чем раньше. И все-таки это я убила его — и дело здесь вовсе не в письме. Это, знаешь ли, несложно — погибнуть, чтобы спасти тех, кого любишь. Суть не в том. Он согласился с нашим планом. И начал действовать, и только благодаря его действиям они поверили, что он написал это письмо. Одно заставило их поверить в другое: его действия и письмо. И я виню себя в его гибели, потому что знаю: это я все время подталкивала и торопила его, не давала поступать в согласии с его натурой. Он действовал поспешно, как никогда ничего не делал, и именно поэтому я убила его, вынуждая совершать ошибки.

— На мой взгляд, Доркис и сам заслуживает немного доверия, — сказал я не без ехидства.

— Ерунда, — отрезала она. — Я убила его. Конечно, я его любила. Но это неважно. Я принимаю то, что совершила, потому что он принял это. Ты видел, как он умирал. Он был горд, Агатон. Даже действуя слишком поспешно и неосторожно, он был счастлив, что действует. Он словно открыл в себе неведомые глубины. И потому слушай. Я должна завершить все вместо него. В противном случае ничто не имеет смысла. И я хочу завершить это дело. Наш план стал намного совершеннее, и он обязательно удастся.

— Ах, оптимизм, — сказал я.

— Нет, долг.

— Возможно.

— И ничто иное.

— Предположительно, — сказал я. — Выслушай совет старого хитроумного Провидца. Ты строишь планы на будущее, но при этом не понимаешь одной вещи: будущего нет. Так говорил Фалет, но и вселенная твердит нам о том же. Я видел будущее илотов, Иона. Неизбежная гибель. Огонь, мучения и казни.

— Агатон, — сказала она, сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Мир в своей Самости, — весело сказал я, переплетая пальцы, — представляет из себя сложный механизм с множеством рычагов. Ты можешь двигать ими только по его законам, а отнюдь не по своим собственным законам, тем паче желаниям. Строить планы на будущее, каким ты его ожидаешь, — это, увы, все равно что строить планы на время, которое никогда не будет существовать. Даже если неким таинственным образом тебе это удастся, то, когда ты начнешь осуществлять свой грандиозный план, мир уже будет иным и твой план потеряет всякий смысл. Знаешь ли ты, в чем состоит суть вещей?

— Замолчи, Агатон! Помолчи хоть немного и хотя бы раз в жизни посмотри на себя! Грязные лохмотья, растрепанные патлы, пустые глаза, пустые жесты, пустые идеи! Будь кем-то!

Я и впрямь замолчал, поскольку ее непререкаемый тон даже теперь не утратил своей власти надо мной. Я внимательно посмотрел на нее, прищурив глаза.

— Мы вылечим тебя, и как только ты поправишься, ты поможешь нам. Нам нужен твой ум, твое знание спартанцев, твое умение воздействовать на людей. — Она остановилась, изучая мое лицо. — Ты пойдешь с нами?

Я поскреб подбородок. Шея у нее была испещрена морщинами, точно размытый ливнями холм, а суставы пальцев распухли от старости. Но она казалась мне как никогда прекрасной.

Наконец я задумчиво произнес:

— Так ты говоришь: «Будь кем-то»?