Крушение Агатона. Грендель

— Этот бой быков был во время священного праздника?

Меня обрадовало, что он спросил без обиняков.

— Да. Но Агатон глубоко чтит всех богов, по-своему, конечно. Здесь это ни при чем.

Эфор все так же задумчиво смотрел поверх меня. Эфоры, стоявшие позади него, всем своим видом выражали нетерпение: один из них, толстый, нервно улыбался, ломая руки, другой, флегматичный, уставился в землю. Они изрядно вспотели, когда шли сюда, с трудом поспевая за размашистым шагом высокого эфора, и теперь обливались потом, простояв столько времени на солнцепеке. Только одна или две капли пота блестели на лбу у высокого.

Я сказал:

— В чем бы его ни обвиняли, я могу доказать, что все обвинения ложны. У него много врагов, а я уже три года сопровождаю его и могу с уверенностью утверждать, что он не совершил ничего противозаконного. Особенно много у него врагов политических. Но он любит этот город. Долгое время он помогал политикам. Если вы расследуете…

Высокий эфор опустил взгляд и посмотрел мне в глаза, слушая, как никогда, внимательно.

— Если вы расследуете это дело, то обнаружите, что все, кто его обвиняет, враги государства.

— Тщательное расследование может быть весьма полезно, — сказал эфор.

Можно не сомневаться, он проследит за этим. Затем он попытался заговорить с Агатоном, но старик был безнадежен.

Когда они ушли, я спросил Агатона, что он думает. Он, вкатив зрачки в нормальное положение, закрыл глаза и потер веки кончиками пальцев.

— Хорошо, что ты спросил, — сказал он. — Верхогляд, мой мальчик, я занимался переосмыслением философских принципов, которых придерживался в юности.

Мне показалось, что он опять принимается за свое, однако я промолчал, питая смутную надежду вопреки очевидности.

— Не так давно мне пришло в голову, что материальной первоосновой мира является ветер, а не земля, не огонь, не вода и даже не воздух^{37}, как утверждают мудрецы вроде Фалеса.

Я вздохнул.

— Мне пока еще не совсем ясно, в чем состоит существенное различие между ветром и воздухом, я продолжаю размышлять над этим. Но так или иначе, в философии природы, как я не раз говорил Туке, важно не то, что истинно, а то, что занимательно. — Он выпятил губы. — Ветер я предварительно определяю как Посейдонову сущность: то, что движет все, что движется (например, воздух, воду, огонь, землю). За этим кроются поразительные вещи, мой мальчик.

— Ну еще бы, — сказал я.

— Движение может восприниматься только во времени, поэтому вне времени (если моя теория верна) ничего нет. Я вынужден заключить, что время есть пространство. Или, иначе выражаясь, материя есть дыхание бога в течение определенного промежутка времени. Я, разумеется, полностью отдаю себе отчет в том, что все это сущая чепуха, но мирюсь с этим. Во всяком случае, моя теория объясняет «Стрелу» Зенона^{38}. Таким образом, мы можем сделать следующий вывод: каждое событие, или приключение, есть завихрение в выдохе бога. Или, может, следует сказать: в его пуке? Скажем, с одной стороны — Солон, с другой — Ликург. Хи-хи-хи!

Я не счел нужным высказывать свое мнение.

Агатон рассказал мне еще одну историю.

17 Агатон