Крушение Агатона. Грендель

Я только что придумал великолепную историйку, которая — если доверчивость Верхогляда оправдает мои надежды — войдет в Историю. Как известно, Солон, будучи уже немолодым, посетил Креза^{39} в Сардах. Говорят, когда он попал во дворец Креза, с ним случилось нечто подобное тому, что бывает с жителем континентальной страны, который в первый раз идет к морю. Как тот каждую реку на своем пути принимает за море, так и Солон, проходя по дворцу и видя множество придворных, одетых в богатые одежды и окруженных слугами и телохранителями, каждого принимал за царя. Дойдя наконец до Креза, который оказался человеком непомерной толщины (он не мог даже пошевелить пальцем) в роскошных пурпурно-золотистых и расшитых самоцветами одеяниях, восседавшим на высоком троне, отделанном золотом, серебром, слоновой костью и множеством драгоценных камней и окруженном целым войском терракотовых статуй, Солон, казалось, нисколько не был поражен этим убранством и даже не высказал ни слова похвалы, как того ожидал Крез. Царь велел открыть свои сокровищницы и показать Солону все драгоценности и роскошную обстановку: превосходные чернофигурные вазы, кубки, чаши, сосуды с благовониями, изделия из слоновой кости, амулеты в виде сфинксов, скифскую резьбу, фригийские статуи, расписные колесницы, лошадей, горных козлов, львов. Когда Солон осмотрел сокровища и вернулся потрясенный, будто землетрясением, всем виденным, пыхтя, и фыркая, и мигая глазами, как филин, Крез спросил его, не знает ли он человека счастливее его. Отдышавшись, Солон растянул пальцами щеки, поджал губы и наконец ответил, негромко и доверительно, что знает такого человека: это его согражданин Телл. Затем он рассказал царю, что этот Телл был честен, воспитал хороших детей, имел богатое поместье и погиб со славой, храбро сражаясь за отечество. Крез, взирая на Солона с высоты своей семисотфунтовой туши, как взбешенный кит, счел его дураком и грубияном, однако сдержал свой гнев и опять спросил Солона, знает ли он кого другого после Телла, более счастливого, чем он. Солон кивнул, как индийский мудрец. «Двоих, — сказал он. — Это Клеобис и Битон, два брата, чрезвычайно любивших друг друга и свою мать. В один знаменательный день, когда волы долго не приходили с пастбища, они сами запряглись в повозку и повезли мать в храм Геры. Все говорили, что она по-настоящему счастлива, имея таких сыновей, и она радовалась. После жертвоприношения и празднества они легли спать, но на следующий день уже не встали. Стяжав такую славу, они умерли без боли и печали. В их честь мы назвали дорогу».

Крез вознегодовал. «А нас, — воскликнул он, — ты не ставишь совсем в число людей счастливых?»

Солон, не желая раздражать его еще больше, отвечал с благородным почтением: «Боги, о Царь, умеренно оделили нас, греков, своими дарами, а потому и мудрость наша какая-то несерьезная и простонародная, а не царская. Такой робкий ум, видя, что в жизни всегда бывают всякие превратности, не позволяет нам гордиться счастьем данной минуты и изумляться благоденствию человека, которое может с течением времени перемениться. А называть счастливым человека при жизни, пока он еще подвержен опасностям, мы считаем столь же неразумным, как венчать, венком атлета, который еще вовсю сражается на арене».

После этих слов Солон удалился; Креза он обидел, но отнюдь не вразумил.

Старый друг Солона, баснописец Эзоп, бывший тогда в Сардах по приглашению Креза, обеспокоился тем, что Солону из-за его же упрямства был оказан такой нелюбезный прием. «Солон, — сказал он, — беседуя с царями, следует говорить бойко и осмотрительно».

Солон кивнул, будто смутившись, и сказал голосом тихим и слабым, поскольку был уже далеко не молод: «Или же кратко и убедительно. Или резко и хулительно. Или колко и подольстительно». Эзоп вздохнул. Он, хотя и был человеком необычайно уравновешенным, всякий раз путался таких шуток.