Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг.

Июльская резолюция рейхстага исходила из безусловно правильного представления, что инициатива мира должна перейти от правительства к народному представительству. Недостаточный кредит правительства, слабость которого с ясностью выступает в моем рассказе о том, как обострение подводной войны было проведено против воли канцлера и его советников, не составлял секрета и за границей. За границей знали так же хорошо, как и в стране, что в конечном счете политику делает главное командование. Поэтому было только логично, что одновременно с решением рейхстага взять в свои руки борьбу за мир у народных представителей сложился взгляд, что борьба эта будет бесплодна, если в ведомствах, имеющих решающее значение, останутся прежние люди. Против главного командования нужны были другие силы. Отсюда связь внешней политики с внутренней «чисткой», которая также логически должна была перейти в стремление заменить «императорских прислужников» людьми, обеспеченными парламентским доверием, то есть в стремление на место призрачно конституционной системы поставить парламентаризм. Потому что правильный выбор людей решал все. Возвращаясь к прошлому, мы не понимаем борьбы за резолюцию, и нам кажется, что она подрывала внешне политическое значение резолюций. То и другое, конечно, правильно. Но исторически на борьбу за резолюцию надо смотреть как на первые шаги утверждавшего себя парламентаризма. Вера в собственные силы не была еще достаточно сильна, особенно прогрессисты все еще искали одобрения правительства, в которое должен был вступить их товарищ по партии фон Пайер. Национал-либералы никак не могли расстаться с надеждой на аннексию и, несмотря на признание Штреземана, что их прежние желания невозможны, были способны только на чисто национал-либеральное решение — предоставить членам своей фракции свободу голосования. Центр руководствовался, главным образом, тактическими соображениями и оставался до конца неопределенной величиной. При таком соотношении сил принятие наперекор всему резолюции о мире служит доказательством большого распространения уже в то время сознания крайне тяжелого положения страны и логически действенной силы социал-демократической формулировки целей войны. Буржуазная среда приняла концепцию моей партии. То, что резолюция осталась в конце концов безрезультатной, было вызвано самыми условиями ее принятия. В значительной части, однако, безуспешность порождена ее обессилением со стороны «современника Михаэлиса» — дальнейшая личная его характеристика есть смертный приговор Вильгельмовой форме правления — и последующим направлением правительственной политики. Я изображу борьбу за резолюцию во всех подробностях, потому что она, несмотря на все, является энергичным предвестником парламентаризма, свидетельствует о планомерно-руководящей роли социал-демократии и в то же время говорит о безнадежной беспомощности тогдашних правящих кругов, которые, не видя смертельной угрозы Германии, знали одну только точку зрения: что скажут император и Людендорф?

В июне все почувствовали, что произойдет что-то особенное. Как пастор Занг у Бьернсона, ждавший чуда, в Главной комиссии рейхстага, где в то время была сосредоточена политическая жизнь, депутаты ждали с часу на час какой-нибудь сенсации. Заявления, сделанные за эти дни Эбертом и Носке, нашли отзвук даже в буржуазных кругах. Время потрясающих изречений, которыми еще так недавно блистали даже прогрессисты, прошло безвозвратно. Конституционная комиссия не дала еще, правда, никаких результатов и даже вызвала величайшие резкости со стороны правительства, однако в прениях в этой комиссии были выдвинуты требования — отнюдь не только социал-демократией, — которые еще недавно почитались бы государственной изменой и уж, во всяком случае, были бы сочтены революционными. На этот период, период внешнеполитических забот и внутриполитической борьбы, пришлись первые беседы с канцлером и вице-канцлером о предстоящем заседании рейхстага, центральным пунктом которого опять были военные кредиты. Не было никакого сомнения, что на этот раз, после стольких разочарований народа и стольких ошибок правительства, положительное голосование социал-демократии могло последовать лишь после совершенно определенных обещаний. Последние могли состоять только при ясной формулировке целей войны и таком же ясном обещании всеобщего избирательного права для Пруссии, которое все еще было под сомнением.

«Уход канцлера облегчил бы мир»