Одновременно с текстом письма, о котором мы узнали из «Свободной газеты», до нас дошло сообщение о том, что цензура воспретила перепечатку письма в Германии. Я был, конечно, глубоко задет и твердо решил ни за что не оставаться в кабинете, если принц не даст вполне удовлетворительных объяснений. Ни один человек не мог отрицать, что между письмом принца к двоюродному брату и речью, произнесенной им в рейхстаге, было кричащее противоречие. На этом же заседании кабинета, на котором узнал о письме, я просил принца поговорить со мной сейчас же по закрытии заседания. Он был готов к этому и сначала хотел говорить со мной с глазу на глаз, но затем охотно, как он сказал, привлек к беседе статс-секретарей Эрцбергера и Гребера, так же как и помощника статс-секретаря Ваншаффе и директора Дейтельмозера. Я спросил его без обиняков, в состоянии ли он дать удовлетворительное объяснение но поводу письма к двоюродному брату, иначе мне невозможно оставаться в его кабинете. Принц признал подлинность письма, но старался представить его довольно безобидным. Я не должен забывать, что дело идет о частном письме к двоюродному брату и так как этот двоюродный брат в вопросе о войне занял совершенно особую позицию, то понятно, что и ему казалось соблазнительным написать ему совершенно особым образом. Его точка зрения та, которую он защищал в рейхстаге. «Однако, — прибавил он, — я готов немедленно уйти в отставку, если это посчитают нужным. Ни в коем случае я не желаю оставаться на посту, если это вызывает хотя бы малейшее сомнение». Статс-секретари Гребер и Эрцбергер держались во время этой беседы очень пассивно. Господа Ваншаффе и Дейтельмозер пытались покрыть принца. Я сказал: «Подумайте сами, как опубликование письма подействует в неприятельских странах и как глубоко будет в то же мгновение поколеблено доверие к вам. Сравните, пожалуйста, содержание вашего письма с вашей речью, и вы не будете удивляться тому, что за границей снова заговорят о германской двойственности». На это принц ответил: «Я готов тотчас же сделать все выводы…» Я прервал его: «Не действуйте поспешно, обдумайте положение; могу ли я остаться на посту, решит фракция».
На следующий день было заседание фракции и в связи с ним совещание межфракционной комиссии. Я очень подробно доложил о письме и о своем разговоре с принцем. В межфракционной комиссии статс-секретарь Гребер подтвердил правильность моего доклада, но затем стал говорить в защиту принца. «Публично он говорил только хорошие, безупречные вещи», что заставило меня воскликнуть: «Это-то и плохо, что публично он говорит так хорошо, а в частном письме сказал столько нехорошего». Эрцбергер тоже подтвердил мое сообщение, но присоединил просьбу о том, чтобы мы остались в кабинете. Эберт одобрял мою позицию. Дове поставил вопрос, улучшится ли что-нибудь, если сейчас произойдет смена канцлера; по его мнению, это окажет обратное действие. Депутат Штреземан сомневался в том, чтобы принц мог остаться, но считал, что тот, во всяком случае, не должен уходить, пока не подпишет ноты (просьба о перемирии), — до тех пор должны непременно выдержать и социал-демократы. Больше всего мне было жаль депутата Гаусмана, которого я знал как искреннего друга принца и который был совершенно несчастен из-за письма. На всякий случай я доложил межфракционной комиссии следующее письмо, которое подписал по моему предложению и Бауэр:
«
Ваше превосходительство!
Нижеподписавшиеся имеют честь почтительнейше сообщить, что для них невозможно дальнейшее участие в кабинете, во главе которого остается принц Макс Баденский.
Господин имперский канцлер настолько скомпрометирован письмом, которое он написал 12 января 1918 года своему двоюродному брату — принцу Гогенлоэ и которое ныне обходит прессу всех стран Антанты, что мы не можем ждать от его деятельности ничего полезного для осуществления мира, так же как и для внутреннего развития страны.
Преданные Вашему превосходительству,
Я заявил, что в любом случае уйду не иначе как с согласия фракции. Гаусман очень просил еще раз переговорить с принцем, прежде чем фракция примет решение. Давид указал, что ноту может подписать фон Зольф или фон Пайер. Принц же должен заявить, что он уходит в отставку. Это должно произвести хорошее впечатление, и всякий должен будет убедиться в том, что кабинет и большинство рейхстага намерены серьезно относиться к демократии. В этом же духе говорил и Фишбек. В заключение я еще раз выразил свое убеждение, что принца невозможно оставлять на посту; он должен уйти.