Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг.

Это показалось мне в тогдашнем положении безвкусицей. Затем император передал свой картон Клеменсу Дельбрюку, который, больной, походил на привидение. Канцлер представил императору каждого из присутствующих. При этом выяснилось, что император был отлично подготовлен. С Бауэром он говорил о Бреслау, с доктором Давидом, проведшим большую часть жизни в Гессене, о Гессене, к Роберту Шмидту обратился, как к своему берлинскому земляку, а мне сказал: „А с вами мы вместе посещали школу в Касселе“. Я исправил те из его дальнейших замечаний, которые были неточны. Когда император удалился, мы еще постояли несколько минут с Дельбрюком, обсуждая вопрос о том, желательно ли опубликование речи императора. Гребер был за опубликование. Я против, потому что у меня было твердое убеждение, что речь должна в нынешнюю минуту показаться смешной. Другие указывали на уже отмеченный мной конец речи. Таким образом, мы условились пока речи не опубликовывать».

Я должен еще раз вернуться назад и тут же забежать вперед. 30 сентября 1918 года произошло под именем перемирия крушение Болгарии.

2 октября Людендорф потребовал от чиновника министерства иностранных дел при главной квартире, фон Лезенера, чтобы наше предложение перемирия немедленно было отправлено из Берна в Вашингтон. 48 часов армия могла еще ждать. 9 октября в присутствии Людендорфа полковник Гейс из Главного командования заявил: «Шаг к миру, а еще больше к перемирию необходим. Войска не знают покоя». 17 октября Людендорф сам признал, что в армии не осталось сил держаться, однако, несмотря на все происшедшее, он просил подкрепления. Раз генерал Шейх выдвигает возможность дать ему еще 600 000 человек, нацарапанных из разных углов, — о качественном составе этой последней капли немецкой крови я только что рассказал, — то Людендорф снова светло смотрит в будущее, даже утверждает, что можно быть полными надежд. Источники и пути этого сангвинического подъема настроения? В эту минуту, когда все уже висит наполовину над пропастью, он думает чего-нибудь достигнуть созданием настроения. «Это (дурное) настроение пришло из тыла на фронт, а я знаю, что теперь, наоборот, настроение, которое уносят домой увольняемые в отпуск солдаты, очень плохо». Исходя из этой теории, он спросил меня, можно ли все-таки поднять настроение масс. А об условиях, при которых можно рассчитывать хотя бы и на самое скромное оборонительное дело, он знает так мало, что утверждает: «Мы хорошо выйдем из положения, если настроение армии продержится ближайшие четыре недели». Против такой слепоты, которая не считается ни с какими фактами и не в силах опереться ни на какие познания, нет средств, разве что события сами взяли бы на себя ее исправление. События это сделали ровно через 14 дней после того, как я в последний раз слышал из уст Людендорфа слова «полон надежд».

Буревестники с побережья

В кабинете налево от меня обыкновенно сидел статс-секретарь морского министерства фон Монн. 1 ноября он пришел, когда заседание уже началось, сел около меня и показал мне несколько телеграмм из Киля… Сомнений не могло больше быть: это был открытый, организованный мятеж, больше того — это была искра, которой неизбежно было упасть в бочку с порохом. В Киле все было вверх дном — и это был последний луч надежды: из матросских кругов вызывали депутата большинства. Представитель большинства рейхстага приглашался в Киль, но это должен был непременно быть энергичный человек.

Еще до получения кабинетом этих сведений я говорил по телефону с Носке, который был в рейхстаге. Носке готов был тотчас же поехать. Кабинет согласился на мое предложение, но решил послать в Киль вместе с Носке статс-секретаря Гаусмана. Все последующее может предполагаться известным. Известия, подобные полученным из Киля, стали приходить одно за другим: из Любека, Штеттина, Фленсбурга, Куксгавена, Брунсбюштеля, Гамбурга.

Требования матросов, о которых телеграфировал и телефонировал Носке, начинались одинаково: прежде всего отречение императора. Все другие требования были тоже однородны: долой императора, тотчас же амнистию, перемирие, мир, избирательное право.

Воспроизвожу заметки, относящиеся к первым бесспорным предвестникам бури, особенно в Киле. Известное я опускаю и пытаюсь показать позицию кабинета в отношении событий, нагромождавшихся одно на другое перед катастрофой. Ибо с быстротой бури все летело в пропасть.

5 ноября датированы следующие заметки: генерал-квартирмейстер Гренер явился по приглашению. Он кратко докладывает: за политическим окружением последовало и военное. Наша слабость заключается в протяженности фронта.