Если бы война окончилась победой Германии, то императора чрезмерно возвеличили бы, произвели бы, вероятно, в полубоги. Но случилось иначе. Нужен был козел отпущения — и прежде всего его нашли в императоре. Вопрос об отречении императора, как это видно из предыдущего, обсуждался везде, в публичных и частных собраниях, за каждым столом в кафе, в каждой конторе, на железных дорогах и в трамвае. Только в печати было мало определенных сообщений, потому что цензура запрещала газетам обсуждение этого вопроса.
Как кошка не может оставить в покое мышь, так не могли во время войны оставить в покое прессу чиновники и офицеры, прикомандированные к цензуре Главным командованием. Это находил невыносимым уже старый Фриц. До дня окончательной гибели старого режима цензурные герои все еще пытались обуздать прессу, хотя и знали, что правительство принца Макса образовалось на основе программы, объявившей печать принципиально свободной и согласившейся лишь на некоторые меры против нескромности печати, которая могла повредить интересам войны. Еще 21 октября один чиновник из министерства иностранных дел попросил меня об обуздании прессы. Я не только обстоятельно ответил ему на это, но изложил в письме свой взгляд на его ходатайство. «В вашем письме от 21 октября 1918 года вы выражаете желание, чтобы я повлиял на прессу в указанном вами направлении; сделать это я совершенно не в состоянии. Я буду решительно восставать против всякой попытки наложить в дальнейшем оковы на печать. В программе правительства точно указаны те случаи, когда цензура имеет право вмешательства. За исключением четырех случаев, обусловленных интересами войны, печать ни при каких обстоятельствах не может быть лишена права беспрепятственно, свободно и открыто выражать свое мнение».
Тема об отречении императора, на мой взгляд, не военная, а политическая. Но даже если принять искусственную конструкцию военной темы, ввиду того что император — верховный вождь армии, то и тогда не могло бы иметь места вмешательство цензуры. Под цензуру поставлено не обсуждение любой военной темы, а единственно вопросы стратегического и тактического порядка, а также вопросы, связанные с военным снабжением. Поэтому я не вижу, чем могло бы быть обосновано право воспретить или хотя бы затруднить прессе обсуждение указанной выше темы.
В последних числах октября принц Макс заговорил на заседании кабинета о «тяжелом вопросе» — об отречении императора. Без обиняков он заявил, что, по имеющимся у него сведениям, широко обсуждается вопрос, требуют за границей отставки императора или нет, а именно стоит ли Вильсон на той точке зрения, что император должен уйти? Он, принц, желает сделать заявление, что для него отречение императора мыслимо лишь как добровольный акт. Требуя свободы действия для императора, он должен оставить ее и за собой. И канцлер обратился прямо ко мне с вопросом: как я, в качестве представителя Социал-демократической партии, отношусь к отречению императора. Я ответил ему, что не намерен в эту минуту взрывать кабинет требованием отречения императора. Правда, я считал бы самым счастливым выходом из положения, если бы император решился, как можно скорее, добровольно отречься.
В течение дальнейших прений канцлер покинул заседание. Граф Редерн настоял на приходе Вольфа, который должен был дать справку об отношении к отречению императора за границей. Зольф, который был сильно занят в своем министерстве, пришел лишь некоторое время спустя и повторил то, что он уже, по-видимому, докладывал канцлеру и что дало последнему повод поднять сегодня вопрос. Из нот Вильсона нельзя с необходимостью заключить, что предъявляется требование отречения императора, но многие другие обстоятельства доказывают, что этого отречения ждут. Вероятно, требуют, чтобы пал недавний яркий символ германского милитаризма. Можно допустить и то, что положение Вильсона в Антанте будет во время переговоров лучше, если он добьется падения императора.
В общем, я хотел бы указать, что в этом заседании кабинета не раздалось ни одного голоса против ухода императора. Все статс-секретари и министры согласились с тем, что добровольное отречение императора облегчит положение. Военный министр Шейх указал, что фактов, которые требовали бы отречения императора, собственно нет, считаются же только с настроениями. Всякое давление, которое пытались бы оказать на императора, разрушительно подействовало бы, по его мнению, на армию. Генералы не стали бы больше вкладывать души в дело. Для того чтобы избежать недоразумений, члены кабинета должны прямо подчеркнуть свои монархические убеждения и указать, что дело идет для них о тактическом вопросе. Эрцбергер защищал тот взгляд, что отречение императора, несомненно, принесет больше вреда, чем пользы.