Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Ней, Макдональд и Коленкур, везя с собой добытые с таким трудом условия, прибыли в штаб Мармона в четыре часа дня 4 апреля. Весть об их появлении и его цели вызвала такое замешательство, что посланники императора сразу поняли — тут что-то не так. И они не ошиблись. Их миссия ставила Мармона и пятерых генералов, которых он только что склонил на свою сторону, в тупиковую позицию — переговоры со Шварценбергом подходили к концу, и заговорщики предстали перед выбором: либо поторопиться со своими планами капитуляции, либо предстать перед трибуналом по обвинению в дезертирстве. Единственным выходом для Мармона, ничего не знавшего о событиях в Фонтенбло, было сознаться в надежде, что товарищи-офицеры поверят в его благородные побуждения, и он сделал это, но с важной оговоркой. Он солгал, говоря о том, на какой стадии находятся переговоры, и, когда Ней прямо спросил его, подписал ли он уже что-нибудь, Мармон с почти патетической искренностью ответил, что нет. Ней, человек простой, услышал эти слова с облегчением, но Коленкур, опытный дипломат, понимал ужасный вред, который могло причинить «взаимопонимание» Мармона и союзников, потому что оно выбивало краеугольный камень из-под предложения Наполеона: если готов дезертировать Мармон, старейший друг императора, то чего можно ожидать от Великой армии?

Вместе с Макдональдом и отчасти с помощью Нея они в отчаянии попытались исправить хотя бы часть вреда. Мармон отказался писать Шварценбергу недвусмысленное письмо, заявив, что передумал и не одобряет их предложения арестовать австрийского посланника, в тот момент присутствовавшего в лагере, под тем предлогом, что Мармон вызван в Фонтенбло. Третье предложение Коленкура — чтобы Мармон поехал с ними и сказал Шварценбергу в лицо, что он не может выполнить свои обещания, — маршал принял более благосклонно, надеясь таким образом оградить себя от гнева Наполеона. Мармон с недовольным видом уселся в экипаж к Макдональду, и они поехали вслед за каретой Нея и Коленкура. В штабе Мармон оставил пятерых встревоженных генералов — своего заместителя Суэма, начальника штаба Меньядье, Мерлена, Дижона и Ландрю Дезэссара. Суэму было велено объявить армии об отречении Наполеона, но больше ничего не делать, какие бы ни приходили приказы.

Макдональд, который всегда был близким другом Мармона, должно быть, во время этой поездки чувствовал себя очень неуютно. Герцог Рагуза, очевидно, был в ужасе от сложившейся ситуации — в попытке защитить династию он ее, фактически, предал. Ехавшим впереди Нею и Коленкуру было о чем поговорить, и в ходе этого разговора Мармона, вероятно, награждали крайне нелестными эпитетами, но в экипаже Макдональда царило длительное, тягостное молчание. Когда посольство прибыло в замок Птибур, штаб Шварценберга, Мармон по совету Макдональда остался в карете. Сам шотландец вылез и присоединился к товарищам. Затем всех троих лично принял австрийский генерал, которому они сообщили о своем желании немедленно получить аудиенцию у царя.

С этого момента Мармон не участвовал в посольстве, по крайней мере в качестве доверенного лица императора — пока остальные объясняли Шварценбергу, зачем они приехали, австрийского генерала отозвали, и он вернулся только через пятнадцать минут, а с ним и Мармон. Трое французов сразу заметили, что это совсем другой Мармон, не тот жалкий человечишка, который остался в экипаже: сейчас он расслабился и улыбался. Похоже, он во всем признался и был освобожден от своего полуобещания сдаться. Однако что именно произошло у него со Шварценбергом, так и не узнали ни они, ни будущие поколения: с этого момента показания очевидцев расходятся. Некоторые свидетели (в том числе сам Мармон) снимают с маршала обвинение в двойной игре. Другие, и таких большинство, клеймят его как негодяя, который по тем или иным причинам намеренно оборвал последнюю тонкую нить, связывавшую Францию с наполеоновской династией.

Судить о том, какую роль Мармон играл в событиях после того, как Макдональд покинул его, одинокого и измученного, в экипаже, который привез их из Эсона в Птибур, — дело неблагодарное. Шварценберг вполне мог освободить Мармона от своего обещания. Возможно также, что маршал отправил секретное послание Талейрану, который уже к девяти вечера знал всю ситуацию в подробностях. Мог он сделать и что-нибудь гораздо худшее — отправить своему заместителю, генералу Суэму, приказ отвести корпус в расположение врага, как договаривались. Мы знаем наверняка только то, что его поведение очень сильно изменилось за недолгий промежуток времени и что он объявил другим маршалам и Коленкуру (которые не могли заставить себя поверить ему), что Шварценберг понял и простил его неспособность выполнить условия первоначального соглашения.