Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Репутация Мармона в тот момент была высока, как никогда. После длительной почетной службы и личных взаимоотношений с Наполеоном, восходивших еще к тем временам, когда они были курсантами, он выказал большую доблесть в битве за Париж и, более того, выторговал у победоносных союзников неожиданно благоприятные условия капитуляции. То, что в тот момент происходило в уме у Мармона, можно реконструировать по мемуарам людей, старавшихся склонить его к измене, а также по воспоминаниям его друга Макдональда, который стал самым беспристрастным очевидцем последующих событий. Мармон начал видеть себя в роли генерала Монка[7], в роли человека, который, примирив интересы военных и гражданских лиц в уставшей от войны Франции, заслужит рукоплескания соотечественников и благодарность потомков. Как Ней, Макдональд и другие вожди, он был и морально и физически изнурен. Его тело покрывали шрамы, полученные на службе своей стране, а душа устала от войны. Он не видел перспективы в победе Наполеона. Храбрость его солдат под Фершампенуазом и на подступах к столице оказалась тщетной. Сейчас стало совершенно ясно, что царь не намеревается разграбить Париж, и столь же ясно, что ради мира на реставрацию Бурбонов согласны многие выдающиеся французы, даже те, которые могли не ждать прощения. На встрече с Наполеоном, когда император угрюмо вернулся в Фонтенбло после разговора с квартирьером маршала Мортье, Мармон получил от императора похвалу за неравный бой на Монмартре и в пригородах, но что значили похвалы человека, сейчас запертого на крохотном островке тщеславия посреди множества врагов? Стоя в Эсоне со своими доблестными 14 тысячами солдат, Мармон не видел смысла в продолжении борьбы, и, когда явился посланец Временного правительства с письмами-призывами от Бурьена, друга маршала, вера Мармона в будущее Наполеона поколебалась.

Талейран избрал характерный для него окольный путь. Авторами двух писем Мармону были старые друзья маршала, Бурьен и генерал Дезолль, но было еще и третье, более важное письмо от генерала Шварценберга. Все три предлагали выход, приемлемый для патриота и человека чести. Мармон, говорилось в посланиях, должен продемонстрировать потерю армией веры в Наполеона, перейдя во вражеский лагерь. Сделав это, он покажет всей Франции, что возвращения Бурбонов желают не только мирные жители, но и люди, внесшие свой вклад в военные триумфы Франции за границей. Такой курс предотвратит возможность гражданской войны и принесет немедленный мир стране, обескровленной наполеоновскими амбициями.

Долг Мармона как солдата был ясен. Ему следовало сжечь эти письма, как сжег Эжен те, что приходили к нему, и отправить эмиссара, Монтессюи, восвояси. Однако вместо этого маршал спрашивал себя, не имеет ли он другого, более важного, долга — долга гражданина Франции? Можно ли чего-нибудь добиться, проливая новую кровь в защиту проигранного дела? Он колебался и в конце концов ответил, что готов к переговорам. Монтессюи с торжеством вернулся к своим хозяевам. Династия была обречена.

Письмо Бурьена дошло до нас. Оно представляет собой трогательный призыв к Мармону сказать то слово, которое принесет Франции счастье. Вот его финальные слова: «Ваши друзья ждут вас, тоскуют по вас, и я надеюсь, что скоро смогу вас обнять». Генерал Дезолль написал почти то же самое, в то время как Шварценберг предлагал беспрепятственно пропустить Мармона со всеми военными почестями в Нормандию. Человеку, на предательство которому он подбивал Мармона, Шварценберг гарантировал «жизнь и свободу в пределах территории, избранной и обозначенной союзными державами и французским правительством».