Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

На несколько секунд император остолбенел. Затем он стал рвать и метать. Завтра подойдет гвардия! Парижская Национальная гвардия встретит его приветствиями! Попав в город, он покинет его либо победителем, либо покойником!..

Коленкур хорошо знал это настроение. Он сидел рядом с Наполеоном, пока они проделали тысячу лиг по снежной пустыне, и знал, как отделить зерно гениальности от шелухи истерики. Он подождал, когда буря уляжется, а затем посоветовал поскорее вернуться в Фонтенбло и сделать паузу, чтобы изучить сложившуюся ситуацию.

Однако сейчас даже Коленкура потрясла неистовая ярость императора. Наполеон проклинал трусость Жозефа, тупоумие Мармона и предательство депутатов. Взору смущенных офицеров и солдат, стоявших на ветру и в темноте около ветхих зданий, этот человек на несколько минут предстал не как гениальный полководец и администратор и даже не как товарищ, многие годы деливший с ними тяготы и триумфы, а как неуправляемый грубиян подросток. Он отказывался верить собственным глазам и в самом деле пошел пешком, в сопровождении протестующего Коленкура, по дороге к Парижу. К счастью для себя, он натнулся на авангард армии Мортье, который подтвердил слова офицера-квартирьера. Регулярные войска вышли из столицы по соглашению, подписанному тем же вечером, и отступали в поисках новых позиций.

Наполеон сразу пришел в себя, и, как всегда, к нему вернулся гений импровизации. Он отдал отрядам Мармона и Мортье приказ занять сильную позицию между Эсоном и Сеной, где тылы прикрывала река Йонна. Коленкура он отправил к царю с наказом в последний раз замолвить слово за династию. Сам же он повернул и направился обратно в Фонтенбло, куда прибыл в шесть часов утра 31 марта.

II

Два человека зарекомендовали себя наилучшим образом в водовороте интриг и предательства, сопутствовавших крушению наполеоновской империи в первые дни апреля 1814 года. Это были Коленкур, друг и чрезвычайный посол побежденного императора, и царь Александр Первый, его самый могущественный враг. Сейчас, к досаде тех французов, которые надеялись заработать дивиденды на гибели государства, они встретились и провели разговор.

В том, что происходило между ними, лежала последняя надежда династии. Если нить оборвется — к чему прилагали усилия Талейран и многие другие, — все надежды дома Бонапартов пойдут прахом. Обаяние и убедительность Коленкура не могли бы удержать Наполеона во главе государства — это был вопрос решенный, — но к обсуждению предлагался вариант возвести через четырнадцать лет на императорский трон Франции его сына. Коленкур был человеком честным и преданным. Он направился в сторону мерцающих сторожевых огней казаков и уланов, которые расположились на дальней стороне Сены, решившись сделать все возможное ради человека, которого любил.

В столицу он попал с трудом. Часовые имели строгий приказ не пропускать никаких посланцев от Наполеона, а присутствия Коленкура в Париже боялись сильнее, чем какого-либо другого гонца, поскольку когда-то он был послом в Москве и умел ладить с царем. Если бы не случайная встреча с великим князем Константином, братом самодержца, Коленкуру пришлось бы ни с чем возвращаться в Фонтенбло. Константин узнал его и проводил к царю в Елисейский дворец, где союзники проводили конгресс. Там Коленкура, вымотанного до предела, провели в маленькую комнатку, которую Наполеон использовал как свой кабинет, когда жил во дворце. На столе по-прежнему пылились карты России. Коленкур тактично сжег их и лег спать на софу. Теперь он был уверен, что царь примет его, и не ошибся; Александр не только оценил значение этого посольства, но даже согласился поговорить с Коленкуром наедине.

Сперва казалось, что надежды мало. «Вы опоздали, — дружелюбно сказал царь Коленкуру. — Все уже кончено. Сейчас я ничего не могу вам сказать». Но Коленкур настаивал, и состоялась вторая, более многообещающая беседа. О чем они говорили, в точности неизвестно, поскольку и тот и другой впоследствии никогда не останавливались на этой теме. Однако мы знаем, что Коленкур достиг кое-каких успехов, согласившись с тем, что Наполеон должен уйти, но упорно выдвигая доводы в пользу сына императора и регентства. У него в запасе имелись две козырные карты. Первая — подозрение царя (которое менее чем через год перешло в уверенность) в том, что Франция на самом деле вовсе не хочет реставрации Бурбонов и что Талейран с его сворой либо врут, либо преувеличивают. Вторая — способность Наполеона продолжить борьбу либо в Лотарингии, как он планировал, либо к югу от Луары. Коленкур вел свою игру очень умело, и, когда он уезжал, царь по-прежнему пребывал в сомнениях. Талейрану, Пруссии и Англии теперь пришлось бы сильно постараться, чтобы убедить царя во всем соглашаться с их советами. С этой крупицей утешения Коленкур направился в Фонтенбло.