Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Но даже теперь время еще оставалось. Союзников, остановившихся на Рейне, никак нельзя было назвать братством, каким в этот кризисный момент европейской истории они представлялись последующим поколениям. Наоборот, они были брюзгливым, переменчивым, неискренним, запутавшимся сборищем эгоистов, раздираемых взаимным недоверием и сходившихся только в одном — в непреклонной вере в абсолютизм. Кроме этого, они едва ли хоть в чем-то соглашались друг с другом. Англия, от лица которой выступал холодный и непостижимый Каслри*, была, как всегда, озабочена восстановлением в Европе баланса сил, который бы обеспечил ее превосходство на морях. Для этого было абсолютно необходимо, чтобы лежащие точно напротив ее берегов Нидерланды сохранили независимость. Ради этого она снова и снова сражалась в прошлые столетия, и еще дважды ей придется так делать в XX веке.

У пруссаков, в сущности, не было какой-либо общей цели, даже среди них самих. Блюхер и его помощники горели жаждой мести, идеалист Штайн добивался немецкого единства, король — любого увеличения своей державы при условии, что ее население подчинится воле Гогенцоллернов.

Австрийцы, во главе с Меттернихом, желали не большего, чем ограничить владения Наполеона естественными границами — как они их понимали, — и не имели ничего против того, чтобы он продолжал угрожать британскому судоходству на севере, позволив Вене восстановить свою власть над Италией и вернув Австрии адриатические провинции. Больше всего Меттерних боялся сильной Пруссии, которая бы угрожала доминирующей позиции Австрии в Европе.

России, физически самому сильному партнеру в коалиции, британские морские интересы также были безразличны, так как она имела собственные амбиции на востоке, и, хотя она соглашалась на расширение Пруссии за чей-либо счет, перспектива возрождения сильной Австрии ей была не по душе. Среди русских были те, кто, подобно Блюхеру, надеялся отплатить Наполеону его же монетой и войти в Париж так, как французы вошли в Москву, но они не составляли большинства. В целом фанатизм был свойствен лишь пруссакам. Царь хотел бы видеть на французском престоле Бернадота, но такое решение было немыслимо для Франца Австрийского. Он вел дорогостоящую войну не для того, чтобы согнать с престола свою дочь и посадить на ее престол королевы-императрицы дочь мыловара, которая так удачно выскочила замуж за гасконского сержанта.

Бернадот, как младший партнер в огромном предприятии, почти не имел здесь права голоса. Царь уже привел его в ярость, пообещав маршалу Даву с его гамбургским гарнизоном свободный проход во Францию, если тот сдаст город. Воспользовавшись этой возможностью, Бернадот направился на север, чтобы угрожать вожделенной Норвегии, которая к тому же была обещана ему как часть взятки за предательство. Два лучших корпуса Бернадота были приданы прусскому генералу Бюлову, который вел наступление на Нидерланды.

Кроме взаимного недоверия, существовал еще один аспект ситуации, который начинал тревожить лейпцигских победителей. Национализм поднял голову не только к западу от Рейна, где он вполне мог повторить свой ошеломляющий номер 1793-го и 1794 годов, но и среди низших слоев Вены, Берлина и даже Санкт-Петербурга. Объявив народную войну на собственной земле, европейские самодержцы начали подозревать, что они разожгли пожар, с которым не справятся их наследники после того, как первоначальные поджигатели будут наказаны и исправятся. Как заметил, чуть ли не жалобно, один австрийский дипломат: «Война за освобождение государств грозит перейти в войну за освобождение народа». Это была тревожная перспектива для людей, которые с боем прорвались к Рейну, в реальности не имея иных военных целей, чем гарантировать себе будущее наследственных государей и присоединить к своим вотчинам такие страны, как Польша.

И в этой адской мешанине алчности, злобы, зависти и неуверенности Австрия, наименее воинственная из своих партнеров, получила временное преимущество. Надеясь завершить войну без дорогостоящего, рискованного и длительного вторжения во Францию, Меттерних убедил союзников своей страны выдвинуть новый список предложений. Они стали известны как «Франкфуртские условия».

Эти условия были сравнительно простые. Австрия должна была сохранить за собой достаточно большие итальянские территории, чтобы закрепить свое господство в том регионе. Франции доставались Ницца и Савойя. Голландия и Испания должны были получить независимость, а территория Франции ограничивалась «естественными» (а не «исконными») границами. Наполеон сохранял за собой «влияние» в Германии, а Великобритания, получив гарантии своих прав на море, обязывалась возвратить французские колонии, захваченные ею в ходе долгой войны.