Крушение России. 1917

Сам же Николай II, заняв пост Верховного главнокомандующего, весьма радикально решил вопрос о взаимодействии с союзниками: он лично без каких-либо проволочек и формальностей встречался с руководителями зарубежных миссий и Ставки, нередко приглашал их к столу. Подобная фамильярность вызывала как минимум удивление у высшего генералитета. Василий Гурко, замещавший приболевшего Алексеева, «случайно узнал, что существует приказ, согласно которому старшие представители иностранных военных миссий испрашивали аудиенции у Его Величества, не сообщая об этом начальнику штаба… В то же время невозможно было ожидать от Верховного главнокомандующего во всякое время достаточного знакомства с истинными фактами, имеющими касательство к поднятым ими проблемам. Подобный упрощенный порядок доступа к главе государства не допускается ни в одной цивилизованной стране даже применительно к иностранным послам, которые всегда договариваются об аудиенции при посредстве Министерства иностранных дел»[1067]. Действительно, ни в одной из союзных столиц российские военные и дипломатические представители не имели столь же свободного доступа к главам государств.

Даже когда к концу войны союзники создадут общее руководство, верховный главнокомандующий Фош пожалуется: «У каждой армии свой собственный, отличный от других образ мыслей; каждая должна выполнять требования своего правительства, а последнее имеет свои частные интересы и потребности»[1068]. Существенными были различия и в целях войны. Например, Россию исключительно волновала судьба Черноморских проливов, тогда как Англия и Франция либо объявляли этот вопрос второстепенным, либо не готовы были решать его на устраивающих Россию условиях. Только 27 марта 1915 года английское правительство подтвердило свое согласие на присоединение Россией проливов и Константинополя при условиях, что война будет доведена до победного конца и Великобритания с Францией осуществят свои пожелания за счет Оттоманской империи и «некоторых областей, лежащих вне ее».

Союзники постоянно подозревали друг друга в намерении заключить сепаратный мир с Германией за счет остальных. Как пишет британский историк Роберт Уорт, «легко понять озабоченность Британии и Франции, время от времени сталкивающихся с зачастую подтасованными сведениями о закулисных переговорах о мире, тем более, что по времени они совпадали с еще более искаженными россказнями о предательстве и политическом хаосе в высших эшелонах власти, которые провоцируются кликой Распутина»[1069]. Под влиянием таких сведений англичане снарядили в Россию миссию во главе с великим военным героем Британии графом Гербертом Китченером Хартумским, который должен был поднять боевой дух российского руководства и убедиться в его готовности стоять до конца. В июне 1916 года Китченер по личному приглашению императора отплыл в Архангельск, но недалеко от шведского берега его корабль подорвался на мине и затонул. Гибель графа российская общественность не замедлила объяснить происками Александры Федоровны и Распутина, якобы информировавших немецкий Генштаб о маршруте и времени движения корабля.

По мере того, как накапливалась усталость от войны, нарастали и претензии к союзным государствам за недостаточность военных усилий. «В обывательской массе — но отчасти и в армии — начинало проявляться недовольство союзниками, — писал Сергей Ольденбург. — Возникла весьма популярная формула: «Англия и Франция решили воевать до последнего русского солдата»… Подобное ощущение, только в противоположном смысле, видимо, было и у французов: в декабре 1915 г. генерал Жоффр говорил генералу Жилинскому: «Войну ведет только одна Франция, остальные только просят у нее содействия»[1070].

Крайне сложно решались вопросы оказания взаимной помощи. Россию в первую очередь интересовали промышленное оборудование, любое вооружение и артиллерийские боеприпасы. Впервые вопрос о поставках из-за рубежа был поставлен правительством в сентябре 1914 года[1071]. Тогда же военное министерство приступило к разработке проектов новых казенных оружейных заводов с возможным участием иностранных компаний. Проворнее других оказалась английская фирма «Виккерс» во главе с сэром Базилем Захаровым. История создания ее завода в Царицыне наглядно иллюстрировала трудности взаимодействия различных культур бизнеса, особенно в реальных условиях России.

«Виккерс» обязалась поставить новейшее оборудование и технологии для завода в Царицыне, строительство которого финансировалось из российской казны с обязательствами больших авансов и гарантированных заказов на десятилетие вперед вне конкуренции. Условия для англичан были столь выгодными, что сразу заговорили о масштабной коррупции. Депутат Думы Энгельгардт слышал, как на приеме великий князь Сергей Михайлович заявил:

— Не знаю который, Григорович или Сухомлинов, а хапнули здорово.

Сухомлинов не оставался в долгу:

— Не знаю, кто тут хочет хапнуть? Сам Сергей Михайлович или его Кшесинская?[1072]