Крушение России. 1917

Резко подскочили цены. Департамент полиции констатировал: «Ближайшей причиной такого подъема цен послужило массовое закрытие в Петрограде мелких торгово-промышленных заведений, как то: булочных, колбасных, молочных и тому подобных предприятий, вынужденных ликвидировать свои дела вследствие недостаточного подвоза в Петроград необходимого для их производства сырья… Развитие в столице дороговизны в значительной степени является результатом зловредной деятельности торговцев-мародеров, которые в погоне за наживой нередко прибегают к различным недозволенным приемам»[1685]. Но даже в столь тяжелых условиях запас прочности сохранялся. Генерал Васильев, изучив ситуацию в городе, пришел к заключению, «что запасов, имеющихся в наличии, достаточно, чтобы кормить население Петербурга более трех недель, даже если не будет новых поставок. Следовательно, в ближайшее время голод не грозил»[1686].

Однако к началу 20-х чисел повсеместно поползли слухи о введении нормирования отпуска хлеба. Люди бросились к булочным, где образовались очереди, стоявшие ночь напролет на лютом морозе. Забастовка на Путиловском закончилась локаутом, 30 тысяч человек неожиданно оставались без средств к существованию, что заметно усилило нервозность и озлобление в рабочих кварталах. «По «законам экономики» беспокоиться было не о чем, — пишет В. Булдаков. — По законам массовой психологии ситуация была чревата взрывом»[1687].

И в этот момент император неожиданно выехал из Царского Села в Могилев. Почему?

Отъезд императора

Объяснений отъезда Николая II 22 февраля немало. Британский посол Бьюкенен полагал, что на то него были душевные причины: «Атмосфера столицы была настолько насыщена пессимизмом, что император не раз говорил мне, как рад он бывает стряхивать с себя ее гнетущее влияние и возвращаться в более укрепляющую атмосферу фронта»[1688]. Полагаю, таковы были причины отъездов в Ставку в предшествовавшие годы, но только не в разгар бурных политических событий февраля 1917-го. Основания должны были быть куда более вескими.

Многие очевидцы событий уверяют, что императора выманили в Могилев заговорщики, чтобы начать претворение в жизнь своего плана отстранения его от власти. В качестве лица, мнение которого убедило Николая ехать, Вырубова называла его брата Михаила Александровича. «Боялись ли, что Государь догадается о серьезном положении, не знаю, но стали торопить его уехать на фронт, чтобы потом совершить величайшее злодеяние. 19-го или 20 февраля к Государю приехал великий князь Михаил Александрович и стал доказывать ему, что в армии растет большое недовольство по поводу того, что Государь живет в Царском и так долго отсутствует из Ставки. После этого разговора государь решил уехать. Недовольство армии казалось Государю серьезным поводом спешить в Ставку»[1689]. Известно, что великий князь 22 февраля завтракал с императорской четой и, по утверждению Спиридовича, «был очень доволен поездкой Государя»[1690]. Не думаю, что Михаил выступал в этом эпизоде как активный заговорщик. Его — человека в политике недалекого — могли и использовать как транслятора своих мыслей другие люди, прямо заинтересованные выманить императорский поезд на просторы России.

В качестве одного из таких людей целый ряд источников называет генерала Алексеева. Он вернулся в Могилев 17 февраля в шесть часов вечера. Там уже явно что-то активно варилось. В мемуарах Брусилова находим полузагадочную фразу: «Но в Ставке, куда уже вернулся Алексеев (Гурко принял опять Особую армию), а также в Петербурге было, очевидно, не до фронта. Подготовлялись великие события, опрокинувшие весь уклад русской жизни…»[1691]. Настроения в Ставке Брусилову хорошо были известны. Василий Гурко о подготовке великих событий ничего не сообщает, в его изложении штаб продолжал будничную работу: «За два дня я изложил Алексееву все свои соображения, после чего мы расстались не менее дружелюбно, чем когда-либо прежде. После этого я по телеграфу доложил царю, что полностью сдал дела и прошу позволения отправиться к месту своей постоянной службы. Немедленно вслед за этим поступила информация, что дата отъезда его величества до сих пор не установлена. В тот же день я получил от Государя санкцию на возвращение в Особую армию. Фактически царь прибыл в Могилев менее чем через двадцать четыре часа после моего отъезда»[1692]. Гурко уверяет, что покинул Ставку в неведении относительно времени приезда туда царя. Этого не может быть, потому что за сутки до прибытия информация об этом в Могилев точно дошла. Воейков сообщил о соответствующих планах Николая еще 19 февраля, а Гурко уехал 21-го. Более того, трудно представить, чтобы при передаче дел «младотурки» Алексеев и Гурко не обсуждали между собой вопрос о приезде в Ставку императора, которого Алексеев стал усиленно приглашать сразу после возвращения с отдыха.