Крутен, которого не было

– Иные племена людские устраивают испытание для того, что б волю богов прознать – Судьба ли мальчику жить, или умереть должен. Бывает – и без пытки болью. Просто надо прыгнуть – меж отравленных кольев, иль какие лепестки священные не потревожить. Иные – со змеями ядовитыми играют, счастье – у нас окромя гадюк ничего не водится, вот на юге, там…

– Отвлекся, наставник, – осадил ведуна Младояр, – про змей чужеземных – потом!

– Не пойму, о чем ты меня пытаешь? – рассердился Иггельд, – Я же не отрок, а ты не Самый Великий Колдун!

– Я же объяснил, что хочу знать, а ты не понимаешь.

– Если получаешь не тот ответ, ругай себя – стало быть, неверно спросил!

– Ладно. – признал правоту наставника княжич, после чего немного помолчал, жеребцы прошли сотню саженей, за это время Младояр сумел сформулировать вопрос, – Мне показалось, что те испытания, которым подвергал друзей Грыжа Белый Ведун, не только запредельно суровы, они еще и бессмысленны для молодых парней, становящихся юношами. Ведь колдун не стремился убить мальчиков, здесь не было признаков отбора, как ты сейчас сказал – насчет воли богов. Еще раз – смысл? Я не нахожу ответа.

– У тебя нет ответа, а у меня – целых два. – оказывается, Иггельд уже поразмышлял, предвидя суть вопроса воспитанника. Возможно, ведун просто заставил, заодно, привести беспорядочный рой мыслей в голове отрока в стройный, подобно воинскому, ряд. – Итак, первое. Долго продолжающаяся, близкая к нестерпимой, боль может привести к двум результатам. Первый – особое телесное состояние, когда кожа бледнеет, покрывается холодным потом, сердце бьется быстро, но пульс очень слабый. Тоже самое случается со многими тяжелоранеными после боя. Обрати внимание – не сразу после ранения, а чуть погодя. Помогает опий, согревание… Так, оставим лекарские дела. Если юношу доводят до такого, скорее всего, он – умрет. Смысл тут – отсеять тех, кто не перенесет ранений. Другой исход долгой чрезмерной боли – юноша как бы уходит в другой мир, ощущая себя в яви лишь равнодушным свидетелем мучений собственного тела. Боль как бы уходит. Нередко дух долетает до врат нави, испытуемому являются души предков… Переход от мальчика к юноше – это временное посещение нави, причащение тем светом. Ну, у яги причащаешься навьей пищей, получаешь тайное имя, по которому тебя знают только в мире духов, да в княжестве Вия. Повторю первый ответ. Причащение к нави с помощью боли.

– А второй?

– Второй, увы, касается нас непосредственно, – громкий стариковский вздох, – ты совершенно правильно вцепился в этот обряд, молодец! Дух испытывающего беспримерную боль мальчика может не уйти слишком далеко, опытный колдун не допусти этого. Отрок беззащитен в такой момент не только телесно, но и духовно. Избивая, мучая до полного отупения, ведун может затем оставить уже в душе мальчика своего рода надпись, внушить страх на всю жизнь, застолбить место бога… Короче, если в дальнейшем от мальчика, ставшего мужем, даже стариком с внуками, что-то потребуется – колдуну стоит слов сказать – и тот, кого Белый Ведун мучил, на ремнях из собственной кожи подвешивая, все исполнит. Теперь ясно?

– Все мужчины, что за Гремячей живут – рабы Белого Ведуна?

– Не сознающие этого… – добавил Иггельд, направляя жеребца чуть левее. Неожиданно старик резко притормозил, скакун аж встал на дыбы. Младояр, хоть и отреагировал достаточно быстро, все-таки столкнулся с наставником, благо, удержался в седле. – Это для нас!

Можно было и не указывать, княжич уже заметил тоненькую нить, натянутую в сажени от земли. Только на всадника! Подросток повертел головой, ища самострел – ни права, ни слева!

Иггельд спешился, Младояр тоже выпрыгнул из седла на мягкий зеленый мох. Обошли вокруг – вот они луки-самострелы, целых два, стрелки короткие, наконечники – как иглы острые с зазубринами. Такой не убьешь, но поранишь непременно, если не повезет – и через брони кольнет. Иггельд озирался – нет ли кого поблизости, может – здесь еще и засада? Вроде – никого…

– Поставлена для всадника, – сказал Младояр.

– И так понятно, – оборвал его Иггельд.

– Стрелы отравлены.

– Разумеется, – кивнул лекарь, – молочайный яд, запах выдает.

– Поставлено на нас! – закончил княжич.

– Что-то не разгляжу, на одной написано – Млад, а на другой – Игг?

– Луки прикрыты толстым стволом ели, причем их легко увидеть, если ехать на Крутен, но для отправляющихся по направлению к Гремячей речке стрел не заметить, – объяснил паренек, потянувшись, было, к стреле.

– Ты уверен, что дерево тоже не отравлено?

Младояр отдернул руку.

– А как же тогда заряжали самострел?

– В перчатках, само собой… – объяснил Иггельд, затем покачал головой, добавив со вздохом, – А разряжать все одно придется!

* * *