Крутые излучины (сборник)

Добин ругается и смачно плюётся. Его напарник, словно боёк в затворе, вытянулся и замер в яростном напряжении. Стрелять в неё никто не решается. Ночью фашисты трусливо светят ракетами, днём шьют пулями снайпера.

– Стерва, совсем обнаглел! – топорща конец папиросы вверх, жалуется молодой солдат прибывшему на наблюдательный пункт казаху Асынбаю, который всегда один выполнял задание и потому был прозван «одиноким» бойцом.

Асынбай внимательно осмотрел оборону противника. Сближение не больше ста метров.

– Заедрёная заноза мать, каждый день молодуху повадился приводить, – Добин показывает в сторону дзота, замаскированного верхушкой кустарника.

Асынбай угрюмо молчит. Второй день он упрямо смотрит в трубу перископа. По всей линии Медвежьегорского направления хлопает перестрелка.

Вышедший из леса безрогий лось, проваливаясь по грудь в глубоком снегу, ломанулся вдоль линии обороны, зацепил несколько мин, взорвавшихся позади, и повернул в сторону. В солдатских окопах прокатился смех.

– Не стреляй, Добин, видишь, как ему повезло.

Добин и сам не хотел стрелять, но по-привычке ответил:

– Ты лучше германцу об этом скажи.

Асынбай на следующий день взялся за дело, финским ножом зондируя снег, пополз к дзоту, образуя ход. Молодой солдат, решившийся ему помогать, вскоре конфузливо вылез и побежал в блиндаж.

Расталкивая снег и вдавливая его головой, руками и телом, бесстрашный Асынбай медленно продвигался вперёд, осторожно выкусывая щипцами проволоку и обезвреживая мины. Добин по-прежнему наблюдал за противником, нервничал и ругался, когда из-за сопки в его сторону вылетал с завывающим свистом миномётный снаряд.

В три часа ночи Асынбай подполз к немецкому дзоту со стороны клозета, расположенного в реденьких ёлочках, не замеченных им в перископ.

С вершины занятой немцами сопки постоянно взлетали ракеты и освещали пространство. Внешне всё было спокойно.

Часовой около дзота переминался в снегу с ноги на ногу, испытывая в желудке неудержимую слабость. Асынбай ударил его в грудь ножом, тот даже не вскрикнул. Второго немца, дремавшего возле рации, тоже уложил безшумно.

Очередь была за последним. Голый офицер рванулся с полатей, но, сшибленный резким ударом разведчика, врезался головой в стену и тоже затих.

– Убей, убей меня, я прошу тебя, – женщина-пленница в отчаянном ужасе царапала скрюченными пальцами красивое, молодое лицо. Ей было лет восемнадцать.

Асынбай взял офицерский китель с планшеткой, накинул шинель на обнажённую пленницу и повёл за собой по снежному ходу.

На командном пункте часовой сообщил, что Асынбай выполнил свое обещание и повёл женщину в штаб полка.

– Ну, теперь фриц разыграется, – предупредил Добин молодого бойца.

Через час запоздало полетели залпом снаряды…

При этих словах Алексей Петрович загремел под столом протезом.

– В бою за сопку и меня зацепило осколком, чуть быстрее бежал бы вперёд, может, и проскочил бы.

Алексей Петрович опять отпускает военную шутку, но никто не смеётся, ждут продолжения.

– Не припомнится что-то… то ли снайпером она стала… то ли Асынбай её куда-то увёз. Вот видишь, и забываться стало. Жизнь, она не стоит на месте.

Сашка-одессит

Третий день подряд приходит Алексей Петрович рассказывать фронтовые были, и мы внимательно слушаем.

– Вам какую невесту теперь подавай? – спрашивает он, обращаясь почему-то к Юрику Королёву.

– Никакую, – отвечает тридцатилетний Юрик. – Все они одинаковые.

– Ну, коли так, тогда об этом и поведём разговор.

Алексей Петрович удобнее устраивается в кресле, поправляет галстук и вот о чём вспоминает, и опять не о себе…

…Матрос Сашка Малахов решил, надо бежать из фашистского плена. Каждый день, простукивая ботинками деревянный мост через речку Рейн, из лагеря в карьер и обратно, эта дерзкая мысль у него обострялась сильней.

Осенние дни стали короче, из карьера возвращались уже затемно. Сашка выбрал момент и прыгнул с моста. Фашисты закричали со всех сторон:

– Шлюсен, шлюсен! Рашен солдат!

Яркие, светящие пули взбороздили тёмную воду. Сашка крупными махами втягивался в спасительную стихию, выныривал и снова уходил в глубину.

Фашисты прекратили стрельбу по Сашке, полагая, что убили его. Сверкая фонариками и стреляя в воздух для устрашения, они погнали бегом колонну пленных.

Сашка через час выполз из речки и замаскировался в лесу.

Рано утром послышались властные окрики немцев, и он содрогнулся от страха.

Перед ним возвышалась колючая паутина проволоки.

Его занесло к территории другого лагеря. В нём были женщины и дети. Одна худая девчонка сидела совсем рядом. Они начали переговариваться. Она бросила ему кусочек хлеба.

Два дня отсиживался Сашка около лагеря. Днём сидел на дереве, наблюдал, ночью снова полз на знакомое место, подкормиться хлебом. В лесу он нашёл автомат (с дерева увидел, как фриц его прятал). Автомат прибавлял ему сил и уверенности. Смутно рисовалась дорога на родину.

– Как же мне хочется быть с тобой! – разглядывая через проволоку Сашку, шептала трепетно и тихо не ожидавшая больше увидеть его девчонка. – Тебя могут схватить.

– Нет, теперь я без боя не сдамся.