Крутые перевалы

Приведшие марала камасинцы остановились от изумления, а затем скопом хлынули вслед удаляющейся машине. Перепуганные маралы отбежали к противоположному краю поскотины и там стояли, вытянув красивые головы. Звери ловили слухом и рокот машины-победительницы, и глухой стон тайги, почувствовавшей над собой власть железа.

Пастикова мучила лихорадка. Весь взмокший после приступа, он вышел провожать Стефанию.

— Вот тебе чек и письмо, — торопливо наказывал он. — Да смотри, если там сорвется, закатывай в Москву прямо. Наши планы тебе известны… К осени будут маралы и лисицы… Но главное — поговори о консервной фабрике.

Стефания заботливо упаковывала дорожную сумку и с высоты автобусной площадки взглядывала на Анну, покачивающуюся на беседке сенокосилки. Красный платок ее вспыхивал и, казалось, рассыпал по полю солнечные брызги.

— Ну и молодец твоя жена! — сказала она, когда Анна подняла рычагом полотно сенокосилки. — Ну, поправляйся, Петро!

Пастиков сделал усилие улыбнуться. Машина тронулась, зыбая площадкой, нагруженной бочонками рыбы.

Стефания выпрямилась и махнула рукой оживающему новизной лугу, маралам все еще боязливо озирающимся на людей.

Грузовик еще не пересек поле, как к палатке Пастикова потянулись камасинцы. Упревшие под кожанами, они садились в тень тополей и закуривали.

— Скажи, труг, как будем делить добычу и деньги? — спросил старик с белыми волосами.

— Думал-думал наша, а ума не хватает, — добавил Парабилка.

— Делить надо по рабочим дням, — объяснил Пастиков, пересиливая дрожь.

— Наша по дням не выходит, — сразу зашумели улусные.

Тогда выступил бойкий Чекулак. Он сказал, тыча пальцем в старика:

— Сартыган ходил тайга три дня — поймал марала, Чекулак ходил шесть дней — поймал один зверь, а Балбак ходил месяц — ничего не поймал. Другие будут ходить год — зверя глаза не увидят.

Пастиков растерялся и не знал, что ответить. Голова его болела, как начиненная острыми гвоздями. Но его выручил Севрунов. Зверовод зашел в круг и многозначительно взглянул на директора.

— Ты бы лег, Петр Афанасьевич, — сказал он. — Я думал над этим и, мне кажется, нужно на этот раз уплатить тем, кто ничего не добыл, а дальше нужно разъяснить им принципы артельного распределения. И вообще этот вопрос требует особой проработки.

— Да, верно, Александр Андреевич, — согласился Пастиков.

Камасинцы долго думали над словами зверовода, а затем беловолосый Сартыган подвинулся ближе к Пастикову и монотонно заговорил:

— Мы пришли, старики и молодые. Мы надумали работать у вас, но боимся; часть наших, у которых есть коровы, лошади и юрты, не хотят с нами. Старшина боятся. Дай помощи — будем возить лес, ловить зверя.

Директор схватил старика за костлявую руку.

— Эх ты, брат ты мой! Да мы не только коней, мы лесу вам навозим. Начинайте только.

Глядя на него, блестели глаза камасинцев.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Обильные росы и дожди в конце июля мешали просушиваться сену. Но вокруг маральника с каждым днем густо вырастали новые стога, остроспинные, как большие рыбы. По расчетам, небольшая выкошенная площадь давала кормов до свежей зелени. И Пастиков бегал по полю с победоносным видом. Теперь он не успевал всего доглядеть и разделял работу с Самохой, Севруновым и молодыми камасинцами. А доглядывать уже было чего.

В двух километрах от усадьбы совхоза рабочие под управлением Севрунова заканчивали постройку летнего маральника и одновременно закладывали прочное зимнее стойло.

Часто протирая очки, Севрунов поспевал везде, где ложили каждое новое бревно, и тыкал пальцем в пазы, зеленеющие пушистым таежным мхом.

— Плотнее, плотнее, ребятушки! Вот здесь будет щель, — мягко, но настойчиво говорил он.

— Да ничего, Александр Андреевич, зверь-то и под небесной крышей живал, — посмеивались плотники.

— Живал-то живал, да сколько пользы давал…

— А ить и взаправду, мужики, — заражался разговором Самоха. — Поприпомните, сколько зверья погибло по насту… Я однова наткнулся в вершине Черной пади на табунок голов в двадцать и все увязли в снегу… Маралухи это, братец ты мой, повыкидывали теляточек таких желтеньких, как цыплятки.

— Ханули? — спросил горбатый старик.

— И-и-и!.. Спеклись, как брюква.

— А рази, ребята, это в одном месте бывало, — вступил в разговор долговязый рыжий бородач. — Вы поглядите, што деется по всей тайге, когда гон на них бывает или пожар… Эти проклятые быки прямо насмерть хлещутся из-за коров и валятся сотнями.

— Эх, а все темень наша. Можно сказать, доброва под носом не замечали.

С другого конца сруба появился Пастиков. Заскочив на верхнее бревно, он прицелился глазом вдоль длинной стены.

— Середина выпирает, — сказал он, планируя руками, чтобы удержать равновесие.

Плотник Никулин, старик с широкой русой бородой, сейчас же оседлал угол и глянул навстречу директору.

— Это плевое дело, — ответил он, давя на щеке слепня.

— Почему плевое? — вмешался Севрунов.

— Потому, что внизу заложен камень, и мы нарочно мастерили углы с закруглениями… Это значит, углов будет меньше, и они не пойдут в сторону.

— Не поймешь, на каком языке ты и говоришь, — рассмеялся Пастиков.