Крутые перевалы

В правлении крайохоттреста не один раз говорили о совхозе на Шайтан-поле и даже назначили специальную комиссию, которая, «основываясь на отсутствии данных и прочего», пришла к заключению о необходимости приостановки работ в неведомой тайге, впредь до вторичного обследования. Получилось просто недоразумение.

Стефания искала лиц, которым надлежало ведать о совхозе, но лица были или в командировках, или в очередных отпусках. А неведающие пожимали плечами.

— Помнится, одно время у нас говорили о каком-то таежном совхозе, но, кажется, по согласованию с директивными организациями это строительство приостановлено.

— Да как же, когда крайком дал согласие и нам уже разрешены кредиты!

— Значит, где-то прохлопали?!

— И действительно-прохлопали…

В тресте сообщили Стефании, что ее вызывает возвратившийся из поездки секретарь крайкома.

Служащие кончали занятие и шумно спускались по лестницам, когда она, одергивая платье и приводя в порядок волосы, вошла в кабинет.

Секретарь сидел ссутулившись и записывал что-то на листке отрывного календаря. Чего-то было страшно до тех пор, пока от красного стола на нее не поднялось чем-то знакомое лицо. И это без слов сказало, что здесь можно и нужно говорить обо всем.

— Товарищ Липинская? — улыбнулся он глазами.

— Да… Я по делу зверосовхоза…

— Знаю, — перебил он. — Без меня здесь накуролесили, но теперь займемся вашим хозяйством всерьез… Придется кое-кому круто.

Стефания досадливо отмахнулась, будто желая этим движением согнать непрошеный румянец.

— О вас говорил Пастиков, — ободрял ее Линицкий. — Ну, рассказывайте… Кстати, вот телеграмма оттуда… Строчат, что начало у вас неплохое и просят разрешения на постройку рыбоконсервной фабрики.

— Наши?!

По скулам секретаря прокатились толстые желваки.

— Да, вот за подписью Пастикова.

И только тут Стефания ухватилась за слова, которые приготовила для встречи с главой краевой парторганизации. Секретарь перебирал в руках конец кавказского пояса и ободрял ее взглядом. Оказалось, что крайком был подробно обо всем осведомлен. Секретарь выпрямился и улыбнулся, когда Стефания рассказала о борьбе с бандой.

— И эта девица там? — оживленно спросил он.

— Там… Ее нужно обязательно перетянуть.

— Очень хорошо!

— А вы не представляете, какое там место и какая интересная работа… Вот бы вам приехать… и отдохнули бы.

— А что ж… Это пожалуй, только не сейчас.

Секретарь потер ладонью бритый затылок и пристальнее взглянул на посетительницу.

— Ну, что же, закладывайте фабрику, — сказал он…

…На квартиру она шла вприпрыжку, не чувствуя своего тела. Она как будто отдыхала от этих последних дней скитаний и бесплодных волнений. И когда ворвалась в квартиру, то закружила в объятиях мать, своего черноголового крепыша Володю.

— Завтра поведу тебя в театр, — говорила она сыну. — А фабрика! Ты подумай только, через какие-нибудь годы от гудков задрожит тайга, и будет среди лесов зеленый городок, и мы уедем туда жить.

А когда поужинали и Володька уснул, подошла к постели матери и тихо спросила:

— Не спишь?

— Нет. А что?

Старуха опустила на пол отекшие мозжащие ноги и полусонными глазами старалась уловить лицо дочери.

— Знаешь, я хотела поговорить… Ну… сама понимаешь, что я без мужа прожила четыре года, а ведь я молодая… и сильная…

— За кого же хочешь? — без размышлений догадалась мать.

— Да там есть человек один… Но, знаешь, у меня сомнения… Он, правда, большой умница и парень, безусловно, свой…

— Свой, — позевнула старуха. — Ты сама больше знаешь.

— Мне уже двадцать седьмой, мама… подумай… И силы хоть отбавляй… Он такой высокий, с черной бородой… Ну, и на строительстве человек бесценный.

— Тебе судить, — отрезала мать. — Одна головня и в печи не горит, а две и в степи пылают.

Мать прошлепала через темную комнату голыми пятками. В окна маячили бледные блики уличных фонарей. Город замолкал. Только по главным улицам громыхали еще автобусы и о каменную мостовую визгливо цокали подковы.

Женщины сидели на широком подоконнике и говорили о своем, о чем некогда судить днем. За темной полосой неба, как волк из логова, вставал голубой рассвет.

— А ведь у нас ничего еще нет, — улыбнулась Стефания. — Просто человек мне нравится. Может, ничего и не будет…

* * *

Тимолай горячил мухортую пузатую лошаденку, зорко смотрел вперед. Обида и задор волновали сына старшины. Охотничьим нюхом он угадывал, что Вера и Васька Кушненко укрылись где-то по притокам Сыгырды. Надежда овладеть белой женщиной не оставляла молодого камасинца и старшину. Но Алжибай, шаманка и Аёзя жили в улусе. Работающие на Шайтан-поле камасинцы неизменно говорили, что старшину трогать не нужно, что рано или поздно он отомстит роду за измену, за поругание законов предков.

Позади Тимолая цепочкой шагали семь русских. Они запинались о коренья, ругались и поправляли на ногах хлябающие поршни, сшитые из сырой коровьей кожи.