Крутые перевалы

Волны на озере редели. К вечеру ветер повернул косым сечением с запада на юго-восток. Лодки течением прибивало к южному берегу. Люди теряли силы, ход замедлялся. К перешейку подплыли в сумерках. Вода полиловела. Край неба розовым ободком окрасила вечерняя заря, обещая перемену погоды. Далеко, на увядающих травах Шайтан-поля лежали отсветы проясняющегося неба.

Самоха размял отекшие от сидения ноги и привычным глазом облюбовал углом выдавшееся из черты берега тихое улово.

— Здесь метнем! — крикнул он артельщикам.

Рыбаки приготовились, с лодки загремели шесты. Невод медленно описывал полукруг. Деревянные наплава колебало течением, тянуло к перешейку, где виднелась рябь быстреца.

Пастиков, рыбовед и часть рабочих ждали на берегу.

Первая лодка шла на закругление медленно. Самоха, опоясав себя бечевкой, изо всех сил толкал ее к отлогому месту песчаной косы. Под железным наконечником шеста хрустела речниковая галька.

— Рыбой тут и не пахнет, — сказал он, бросая на берег веревку.

— Нынче ворожеям не год, — шутил Пастиков.

Рыбовед протирал очки, беспокойно топтался на месте.

— Может быть, ее сразу всю и выловили, — делали свои замечания рабочие.

— Так бывает… Жил табунок под тем берегом, вот и заневодили его сразу… Вот тебе и фабрика!

— Чего вы ахинею несете… Столько воды… Сдурели люди.

До половины невод прошел пустой. Пастиков перестал улыбаться, потемнел лицом и бросил тетиву. Но наблюдавший за срединой невода Самоха, громко крикнул:

— Тяните живее!

Рыбаки заторопились. Под ногами захрустела галька. Около самых наплавов взбулькнул хвостом первый сиг. За ним взбелели животами хариусы. Чем быстрее шел на берег невод, тем гуще плескалась и вырывалась из ячеек невода рыба.

— Ну, как? — усмехнулся рыбовед, глядя на хороший улов.

Самоха снял шапку и подошел к Пастикову.

— Плюй!

Рыбаки дружно рассмеялись. Темнело. Над озером прокурлыкали запоздалые журавли.

— Налаживайте костер! — распорядился Пастиков.

Рабочие начали собирать высохшие валежины. Самоха обтесывал рогулины для сушки снасти. Между делом перебрасывались замечаниями о новых песках. Рыбовед с Пастиковым переплыли перешеек и, осмотрев берег, вернулись повеселевшими.

— Умирать тебе надо, Самойло Петрович, — сказал Пастиков.

— Как так?

— Все хвастаешь, что много знаешь по таежному делу. А выходит, ты еще в двести лет не научишься азбуке. Посмотри, какие берега.

— Ну, это ты не проспался сегодня. Гляди, Анна Ивановна не любовала на правой ручке.

— Вот тебя когда положат на ручку, не дождешься, видать.

Около костра расстелили брезент. Дождались, пока под дровами образовалась зола. Самоха закопал в нее с десяток крупных ленков и, облизывая сухие губы, сказал:

— Век живи — век ешь, а лучше печеного ленка не придумаешь.

— Погреться бы, — кашлянул один из рабочих.

— У нашего хозяина не погреешься. — Самоха взглянул на Пастикова и выкопал палочкой рыбину. — Эх, ребята, горячее, не погано!

Он ободрал с ленка шкуру и, подсаливая розовое мясо, начал есть, обжигаясь и отпыхиваясь.

Рыбаки укладывались на ночлег, когда в кустах на другой стороне перешейка затрещали кусты. Там упал со стоном человек.

Рыбаки пошли к берегу. Самоха сдвинул лодку и поплыл. Вскоре он перевез обессилевшего Василия Кушненко. Пришельца посадили к огню. Пастиков подживил костер. Василий ел жадно рыбу и виновато, украдкой, рассматривал окружающих. Глаза его приобрели оттенок глаз зверя, попавшего в ловушку. Пастикова он не узнавал до тех пор, пока тот не заговорил:

— Ну как, отвоевал, Василий?

— Отвоевал, будь оно сто раз проклято. — Кушненко смял в широкой ладони, загрубелой, как древесная кора, рыбий скелет и бросил его на огонь. — Хоть стреляйте, хоть топите, а пришел к вам. Не бог, а леший меня запутал.

Рыбаки молчали Только Самоха, подав Кушненке свою трубку, спросил:

— На корме управлять можешь?

— А как же… сызмальства на этом деле… Сноровим не хуже кого.

Василий спал тревожно. Два раза соскакивал и, оглядевшись, ложился опять. От озера наплывал туман и холод. Кушненко долго и тупо смотрел на тлеющие головни, пока не закрывались глаза. Он обрадовался, когда раньше других поднялся Самоха. Кутенин закурил и вытянул ноги к костру.

— Сон не берет, — догадался он.

— Не берет… Скажи, Самойло Петрович, чо мне будет?

— Хоть я и не законник, а думаю, что — ничего… Может, высидка на месяц-два… так я определяю.

— Это дело маленькое, — Василий задумался и кивнул на спящего Пастикова.

— А он какую политику держит?.. Ведь его отряд раздербанил сабаевцев… Поди, сердится?

— Чудак ты, — чихнул Самоха. — Сабаева стукнули бы, как пить дать. А ты — последняя спица в колесе.

— Понятное дело… Да теперь бы я сам покрошил всех и со старшиной вместе. Ты поглядел бы, как изгаляются над девчонкой. У меня вся душа в крови за нее, силой взяли.

— А что они думают там? — скрипучим голосом спросил Пастиков. — Где кочует алжибаев сын?

Кушненко снял шапку и откинул набок слипшиеся волосы.

— Старшинешка действует хитро, — ответил он. — Обворужает богатеньких ясашных и кое-как подкармливает наших дурачков. Гляди-гляди, нагрянет сюда в гости.

— А много их там?