Крутые перевалы

В начале сентября, когда от продолжительного ненастья и первых инеев на травы и зеленую гриву тайги налетела золотистая ржавчина, в питомнике внезапно заболели маралы. Отгулявшиеся за лето на вольных кормах, очистившиеся от зимней шерсти, звери начали гонку, но болезнь помешала. Боясь, что время для спаривания будет упущено, Севрунов настоял, чтобы для ухода за двумя десятками зверей снять необходимую часть рабочих. Пастиков, потрясенный этим неожиданным бедствием, вынужден был выехать в район для подыскания ветеринаров. Маралы увядали вместе с летней природой. Звери настолько были угнетены, что даже не реагировали на приближение человека. Вчера еще гордые и резвые, самцы стояли, опустив головы, с полузакрытыми слезящимися глазами, часто впадали в состояние дремоты и оставались почти без дыхания, испуская с отвисшего языка и нижней губы зеленоватую жидкость. Другие хромали от отека копыт и не поспевали на пастбищах за здоровым стадом.

Зверовод не терялся. Больные звери были в два дня изолированы в зимник, но от страшного пастереллеза пала треть стада. Целый месяц, вплоть до первых заморозков, питомник дезинфицировали известью и сам Севрунов при помощи Стефании и Анны прививал маралам бивалентную сыворотку. Стадо начало поправляться, звери стали на зимний корм раньше на два месяца, чем предполагалось. Все это значительно приостановило основные работы. Районные и краевые газеты впервые начали упоминать о строительстве. На Шайтан-поле появились представители охоттреста, рыбтреста, кооперации с предложением заключить договора на поставку разной продукции.

Пастиков томился переговорами. Ему, боевику строительства, не хватало как раз этого кабинетного опыта, не хватало грамоты для преодоления мудреной сути цифр, планирования и оформления заковыристых пунктов сделок.

…В новых бескрышных домах гасили огни, когда к нему вошли возвратившиеся из улуса Севрунов и Стефания: они отправляли первую артель камасинцев на осенний промысел. Отмывшееся от загара лицо Стефании розовело здоровым румянцем. Она прихлопнула руками бумаги, над которыми корпел Пастиков, и порывисто заговорила:

— Брось, Петро, сегодня мы отдыхаем!

— А ты чего так размалинилась?

Пастиков попробовал сдвинуть брови, но физиономии пришедших разоружили его.

— Я тоже говорю, — поддержала Анна. — Свалится, так и не то упустит.

— Правильно, Анна Ивановна!

И директор уступил. Откинувшись к стене головой, он сквозь улыбку что-то соображал.

— Да какая оказия с вами, ребята?! В улусе чем-нибудь развеселили?

— Просто надо отдохнуть, — объяснила Стефания. — Ведь совхоз-то растет. Фабрику строим!

— Ах вы, черти! Ну и хорошо! — Пастиков бегал по комнате, припадая на короткую ногу и смахивая с лица пот.

— Ну да… Отдохнем. Анна, зови Самоху! Загуляем, что ли.

Это был первый вечер за самоваром и сковородой жареных хариусов. Домовитая Анна извлекла откуда-то литр настойки и шумно поставила ее на стол.

— Петя! Ведь мы не по порядку женились, — усмехалась она. — Ровно пора бы и по закону зажить.

В такт ей пришлепывал броднем Самоха.

— И эх-а, баба-то тебе досталась!

И уже под утро, когда на столе грудились рыбьи скелеты, он изрек свои пожелания:

— Слышь, Петро! Чтоб обязательно сын был.

— Ну-ну, тебя в кумовья позовем! — разошлась Анна.

* * *

Северные ветра сшибали с кедров шишку-паданку. Вокруг Шайтан-поля пропадало ореховое богатство. Проворные белки, зобатые бурундуки запасали в гнезда зимний корм. Над тайгой без умолку стрекотали кедровки. Ветра мешали ловить рыбу. Целую неделю Самоха развешивал на берегу пустые невода, спорил с рыбоведами.

После неприятного разговора с администрацией он созвал свою артель и пригласил на рыбалку Пастикова. Молодой рыбовед в широких очках стоял на берегу, рассматривая в бинокль волнующееся озеро. Настраивая лодку, Самоха говорил:

— Вот вы не верите, что ветром прогнало рыбу вглубь, я вам докажу на практике. Все улова я облазил здесь и хошь бы мулявка какая зацепилась в сетях.

Рыбовед тряхнул плечами:

— Это деревенское, не научное объяснение, Кутенин. К осени рыба, видимо, переходит в другие улова. Их и надо отыскивать.

У Самохи от досады раздувались ноздри, еще больше морщилось старушечье лицо.

— По-научному мы не знаем, товарищ техник… А только на простой ум понятно, что вода для рыбы везде одинакова. За каким чертом тварь пойдет бродяжить, если ей не делают перепугу.

Пастиков рассмеялся и взялся за весла. В переднюю лодку сели рыбовед и Самоха. Волны звонко плескались в нос, с борта, шипели, оставаясь позади.

Артель держалась около берега. До соединения перешейка озера с Сыгырдой с неимоверными препятствиями нужно было приплыть до сумерек. Рыбаки сбросили пожитки, на мелких местах проталкивали лодки шестами. Самоха злился, работал, как всегда, с мокрым лбом.

— Наплюйте мне в глаза и уши, если поймаете что-нибудь, — не унимался он. — Чертополоху там много, а не рыбы.

— И наплюем, — лукаво улыбался Пастиков. — Ты говорил, что здесь осетров нет, а их поймали.

— Это из Сыгырды занесло каких-то дуроплясов.

— Значит, промазала ваша милость!