Голод гнал этих людей за сыном старшины на новое преступление. Тимолай оглядывался на оборванцев и презрительно сплевывал. Был он широк в плечах, как отец, и силен не меньше любого сородича из Тукмаковского, единственного на земле улуса камасинцев. Тимолай бывал в Монголии и русских степях. Он знал людей, понимал красоту женщин. Ни одна из улусянок не трогала его сердце. А вот эта русская полуодичавшая девушка мучила больше двух лет и убежала из его юрты, не подарив любви. Сын старшины глубоко чувствовал оскорбление, но больше отца и его тревожила опасность-со стороны Шайтан-поля.
«А если они убежали туда?» — думал Тимолай, сжимая ногами бока лошади.
Отряд подошел к устью Гурьяновой протоки перед заходом солнца. Тимолай расседлал коня и привязал его на выстойку. Костра не разжигали. Молча жевали вяленую сохатину, угрюмо молчали. В протоке пищали молодые утята, стонуще, с надрывом крякали хлопотливые утки.
Вперед всех захрапел невзрачный рыжий мужик с рассечиной на лбу, за ним прилег на седло головой Тимолай. Но, сидя в сторонке под кедром, не спали до рассвета двое. Один из них, вздыхая, говорил:
— Ну, передние колеса туда-сюда, а зачем катятся задние? Этому толсторожему нужна ладная баба, и ехал бы добывать ее сам.
— Тут не привязанный — визжишь. Кабы у нас были припасы — плюнули бы в косые глаза и ушли на Осиновую падь.
Первый голос зашептал:
— Стукнуть этого и дело с концом.
— А чем тут поживишься, — возразил другой. — Одно ружьишько да седло. Нет, надо выждать и ухватить как следует. Жрать маленького карася — брюхо дразнить.
Тимолай поднял голову. Голоса смолкли. Над становищем пролетела какая-то беспокойная птица.
Тимолай спустил к корму коня. От становища Гурьяна глухо послышался собачий лай.
«Верст пять», — подумал Тимолай и, осмотрев ружье, подал знак собираться.
К стану Гурьяна подкрались на рассвете. Собаки бросились на пришельцев с оглушительным лаем. Из балагана выскочил Кушненко. Поняв все, он с непокрытой головой побежал к скалистому спуску, к протоке. Пуля Тимолая по-змеиному свистнула над головой Василия. Один из бандитов рубанул топором собаку. Взвизгнув, она укатилась в ямурину.
В дверях Показались с ружьями Гурьян и Вера. Но их схватили выскочившие из-за деревьев оборванцы. Старика и девицу связали и бросили на землю. Вера беззвучно плакала, скрипела зубами.
К обеду банда покинула разгромленный стан чуть не умершего от потрясения Гурьяна.
Артели колхозных отходчиков двинулись в тайгу на сбор кедрового ореха. По сопкам, темной цепью окружившим Шайтан-поле, застучали тяжелые колоты, зазвенели человеческие голоса и веселый лай дорвавшихся до леса собак.
Взбираясь на кедрач к венцам вершин за упорной шишкой, таежники подолгу смотрели на людей, копающихся около озера, на растущий таежный городок.
А городок рос медленно. Пастиков каждый день нанимал направляемых сюда Федотовым рабочих и прикупал у камасинцев свободных лошадей. И без писаных договоров соревновались лесорубы с лесоправами, плотники со столярами, и впереди шла по-прежнему самохина рыболовная бригада. Помимо ухода за питомниками, Севрунов разрабатывал нормы сдельщины и производственные планы. На полях главной помощницей Пастикова была Анна. Знающая хорошо работу, она поспевала к сенометчикам и руководила тракторной запашкой. И недаром, восхищаясь ею, Самоха подмигивал Пастикову.
— Не баба, а хлеб, брат ты мой… Такую во всем свете не откопаешь… Вот что значит приласкать человека.
— А тебе завидно?
— Да есть отчасти… И карточкой, и статью не подкачает.
— Грамотешка у ней таежная и уклончики были, — притворно хмурился Пастиков.
— Были, да сплыли… На себя-то оглянись.
Плотники клали треугольники стропил, которые, казалось, оседлали длинные срубы зимников, а в полукилометре от маральников и вольер поднимался сруб первого дома. Это теперь составляло главное, что могло обеспечить постройку консервной фабрики и расширение питомников. Люди и лошади отдыхали только ночами, но холодные утренники не давали залеживаться дольше пяти-шести часов. Не уступая в трудовом напоре пришельцам, камасинская артель прибывала численно.
Стефания приехала с двумя рыбоведами и инженером-строителем. Обследовав рыболовные водоемы, комиссия пришла к заключению, благоприятному для нового совхоза. В край была отправлена срочная телеграмма. И с этого же дня все убедились, что отсутствие рабочих рук и материалов не позволяют развернуть дело так, как предполагали руководители совхоза. Пастиков волновался, тревожно соскакивал по ночам, будил Стефанию, Севрунова и Самоху. В его распоряжениях строители начали замечать непоследовательность. Он то наряжал людей на рыбалку, то перегонял на постройку.