Первое время завхозом был приезжий финн, старик с грубоватыми манерами. Он шуговал ребят направо и налево, мог свободно обругать, да и тумака дать. Ребята старались отвечать ему тем же: подстраивать каверзы, неохотно выполняли его поручения, зачастую прямо насмехались над ним, выводя его из терпения. В конце зимы завхоз был уволен.
Недолгое время воспитателем была женщина лет сорока с командирскими замашками. На ней была юбка и жакетка зеленого цвета, армейского покроя, сапоги. Волосы острижены коротко, голос грубый, руки тяжелые. По любому поводу она придиралась к ребятам, особенно к мальчишкам.
— Ты чего стоишь погнутым в три погибели — обращалась она к очередному мальчишке. — Встань прямо, по стойке смирно! Да не мямли, как будто каша во рту. Вечером пол будешь мыть в коридоре!
Зачастую и хорошенько встряхнет парня, если заартачится. Через пару месяцев она незаметно исчезла, чему ребята были очень рады.
В дальнейшем воспитателями стали подбирать девушек примерно семнадцати — двадцати лет. Они почему-то лучше приспосабливались к ребятам, больше понимали настроение, нужды, запросы и поведение ребят. Вместе с ребятами играли, выполняли хозяйственные работы, спокойно переносили тяготы воспитательской работы. Такие воспитательницы становились как бы старшими сестрами для ребят.
В начале зимы всем ребятам выдали индивидуальные противогазы. Обучили, как пользоваться, велели хранить в своей тумбочке. Потехи с этими противогазами хватило на всю зиму. Одевали их, когда надо и не надо. Мальчишки вечерами в противогазах пугали девчонок. К концу зимы почти от всех противогазов ничего не осталось. Коробки распотрошили, трубки отрезали и использовали для всяких нужд, очки разбили, резину маски разрезали на ленты и изготовили рогатки. Дольше сохранились матерчатые сумки. Сначала их приспособили для ношения школьных принадлежностей, позднее — для сбора ягод, гороха, картошки.
В середине зимы в детдоме появился Мишка Лобанов — низкий, плотный парень лет тринадцати. Низкий лоб, нависший над глазами, постоянно бегающие глаза как бы выискивали что-то, злобная ухмылка пугала ребят. Постепенно вокруг него сплотилась небольшая группа мальчишек. Участились случаи игры в карты с выигрышем пайки хлеба, выдаваемого в столовой. Воспитатели стали обыскивать ребят при выходе из столовой, особенно малолетних мальчишек. Стали воровать или уносить свои простыни и наволочки, а затем продавать их в Коноше. На вырученные деньги покупали кастеты, ножи, карты, еду, а чаще расплачивались за проигрыш в карты. Одногодки и старшие ребята первоначально благосклонно относились к таким проделкам — сами не без греха. Но постепенно наглость и циничность некоторых поступков стала их раздражать. Особенно их возмутил очередной случай. Вечером, перед ужином, воспитательница собрала восьмерых ребят и отправила их за хлебом в магазин. Темнело. Ребята получили двенадцать буханок хлеба и понесли в детдом. Еще по дороге в магазин Мишка уговорил троих ребят спрятать буханку хлеба, а затем разделить ее в своей спальне. По дороге обратно один из мальчишек незаметно бросил буханку в снег и ногой припорошил. Когда пришли на кухню, то одной буханки не досчитались. Стали выяснять, куда она девалась (может, неправильно считали при получении), но так ничего и не выяснили. Примерно через час после ужина сговорившиеся ребята послали одного из них за буханкой. Через пять минут он явился ни с чем — буханка исчезла. Позднее выяснилось, что сразу после ужина Мишка сходил незаметно на дорогу, выкопал буханку, принес ее в изолятор, который почти все время пустовал, собрал своих ребят и разделил с ними хлеб. Один из мальчишек случайно проговорился, и Мишка жестоко его избил, а придя в свою спальню, бросил:
— Пусть ревет. Будет знать, как ябедничать.
Тут в спальню зашли трое старших ребят, набросили на Мишку одеяло и устроили «темную». Били Мишку все, кто был в спальне, в том числе и Сергей. Через три дня Мишка сбежал из детдома.