Кружевные закаты

Когда Виригина, обидевшись и допытывая сама у себя, отчего Алина стала столь раздражительна (уж ее положение было серьезнее), Василий вновь пытался свести разговор к своим чувствам.

Алина подумала, посмотрела на Василия, его поросшую волосами родинку на его шее, отчего ее начало мутить, затем на блеклые выпуклые глаза. Подумала, что, хоть он в отличие от всех остальных и оценил ее, и, возможно, понимал лучше других (со своего видения, считая ее человеком, которому вообще чужды чувства, что придавало ей в его глазах романтично – героический ареол девушки, отказавшейся от всего во имя идеи), она не может отдаться ему даже под угрозой навечно остаться старой девой. Не изведать сполна всей прелести любви… Пусть так, зато не придется попирать собственные идеалы. Да, она уже хотела испытать перед дышащей ей на ухо смертью все, но лучше оставить это задумкой, чем необходимостью потом стыдливо прятать глаза и думать: «Зачем я сделала это?» Сам Василий ни на йоту не верил в их дело, всего лишь следуя за Алиной и желая, быть может, заодно получить по заслугам славы и уважения. Если бы она разгадала его, ее мятежная душа, любящая народ и взывающая к справедливости, была бы невероятно рассержена и разочарована.

– Нет, негоже нам отвлекаться на то, что так любят слабаки, которым нечем больше занять себя.

Алина подумала, что лукавит беспардонно, сама пытаясь верить себе, надеясь, что, обернутые в правдивую для ее натуры обложку совладения с собой, эти слова станут, наконец, правдой. Но он, похоже, поверил.

– Хорошо, – спокойно произнес Лискевич, сосредоточенно смотря в одну точку. – Но позволь мне быть ближе к тебе. Можно и с дружбы начать. А я всегда хотел заняться чем-то полезным. Вы восхищаете меня.

«Неужели он все еще надеется?» – удивленной благодарностью отозвалось в сознании Крисницкой. Она сдалась – от настороженности, которую она всегда чувствовала по отношению к нему, которую не могла объяснить, но которая всегда омрачала их шаткую дружбу, не осталось следа. Нельзя так дурно судить о людях, которые тебя любят. Любят, зная о недостатках, столь не почитаемых в прилизанном суждении общества о девушках. Не то, что некоторые, перед которыми она показывала лучшие стороны, но так и осталась не у дел. И почему черты ее характера рядом с Василием ей самой казались пикантными и своеобразными, а в беседах с Андреем, даже понимая его признание ее ума и стойкости, вызывали чувство вины? Недовольное сожаление из-за того, что Василий внушает непрошенную жалость, мешало ей. В отношении его ей препятствовало все.

37

«И зачем только он вызвал меня сюда, как будто невозможно было встретиться на конспиративной квартире», – в очередной раз задалась поминутно вскакивающим в сознании вопросом госпожа Крисницкая, меряя уверенными шагами центр Петербурга. Сама себе она казалась весьма респектабельной и значимой в такие минуты. Крисницкая предпочитала более не контактировать ни с кем из подданных Кости и узнавала обо всем от Лискевича.

Василий поведал, что покушение назначено на сегодня, ведь Светлана была слишком подавлена и не вышла даже из опочивальни, а ни с кем другим после срыва Алина не была замечена.

Борис Крисницкий из стен своей гимназии, похожей больше на тюрьму, тихо посмеивался, предаваясь отрадным думам об создавшейся оказии, как подозрительный Василий не только стал исполнителем его мстительного настроения, но и ни о чем не догадывался. А, быть может, просто не дошел до раздумываний об этом. Младший Крисницкий узнал кое – что о внутреннем устройстве немногочисленной банды; имел сведения обо всех конфликтах и располагал достаточными познаниями, чтобы нынче утопить их всех. Это он и предпринял незамедлительно, как только получил от Василия Лискевича очередное сухое письмо, в котором между прочим упоминалось, что покушение на Рухлядева состоится девятнадцатого ноября тысяча восемьсот восемьдесят третьего года. В пункте порядка на доносчика посмотрели свысока, но приняли к сведению его тираду. Алина не могла знать этого и предполагала, что какое-то время судьба еще спасет их от наказания. В сердце ее даже поднимались заманчивые надежды – а вдруг в самом деле пронесет их еще и еще? Что, если их не поймают вообще, а в народе и впрямь поднимается недовольство? Борис же имел право торжествовать – он обвел вокруг пальца их всех. Всех, кто так наплевательски относился к нему, кто считал себя лучше него. Основой же было то, что отец теперь узнает, кто на самом деле его любимая дочь.

Летний сад поздней осенью производил странное смешанно – вдохновляющее впечатление. Темно-серое небо, неистовый ветер… Свободной натуре Крисницкой все это казалось волшебным, она даже не обращала внимания на промокающие постепенно сапожки. И не сетовала вовсе на отсутствие холодного, как-то исподтишка ласкающего солнца.