Кружево Парижа

– Жива, учительствует, вышла замуж и живет в Мерано. У нее три дочки и внук. Так что ты тетя и даже бабушка.

Я повернулась к продавщице, стоявшей молча, открыв рот, со свертком в руках.

– Сыр не забудьте, – подчеркнула я. – Триста граммов, пожалуйста.

– Итак, ты наконец вернулась.

Лорин Майер смахнул еще одну слезинку с моей пылающей щеки.

Взяв обеими руками его морщинистую руку, я прижалась губами к мягкой прохладной ложбинке на ладони. Я видела, как Джим наблюдает за нами, стоя в проходе с банкой вишни в руке.

– Но я думал, теперь-то ты умеешь защищаться, – возразил он и, держа меня за руку, повернулся к продавщице: – Джоанна Рамозер, перестань пялиться и упакуй все в один пакет. И еще нам нужен солнцезащитный крем. Роза Кусштатчер забыла, как им пользоваться. Запиши на мой счет.

– Позвольте мне…

– Ни в коем разе, это не обсуждается. Тсс! Все-все.

Он повернулся к девушке.

– И, Джоанна, забудь все, что слышала, и не вздумай раззвонить новость на всю деревню. Попомни, я все равно узнаю.

Он сурово взглянул на нее. Потом, держа меня за руку, кивнул Джиму и усмехнулся.

– А вы, мистер Джеймс Митчел, – он тщательно произносил английские слова, – вы идете ко мне домой с Розой, моим дружочком. Лады?

Глава 23. Увлажняющие кремы и лосьоны

Солнечный ожог – для красоты катастрофа. Ни один косметолог не превратит лицо в красную маску от волос до подбородка, а природе это раз плюнуть. С настоящим ожогом ничего не поделать.

Обычно увлажняющие кремы смягчают кожу, но ни один из них со всеми активными составляющими, как измельченный морской жемчуг или шелк, не влияют на обожженную кожу, а в 1971-м наука о красоте была в зачаточном состоянии. Я ничего не могла сделать. Сегодня я бы, наверное, нанесла aloe vera. Граса заставляет меня держать это растение на кухне от ожогов. Действует оно хорошо, и она им довольна.

Знаешь, она почти постоянно мажется гелем, который выжимает из мясистых листьев, когда на кожу нечаянно брызнет горячее масло или она обожжет руку о противень.

Она никогда не обгорает и не покрывается волдырями. Но, как бы то ни было, после того как Лорин Майер притащил нас с Джимом к себе домой, он втолкнул меня в ванную, дал мне в руки синюю баночку крема Nivea и сказал намазать толстым слоем. Некоторые увлажняющие кремы впитываются в кожу почти мгновенно, а другие остаются поверх нее.

Чувствуя себя странно беспечно, я намазала так много крема, что вышла из ванной как глазированный пирог. Джим и Лорин сидели за столом и пили кофе, между ними на столе стояла тарелка с толстым штруделем, посыпанным глазурной крошкой, ожидающим, когда его нарежут. Рядом была бутылка шнапса и три рюмки. Герр Майер наполнил их и передал мне и Джиму. Он поднял рюмку.

– Роза Кусштатчер, я знаю тебя с рождения. Я был женат на твоей матери. Был отцом твоей сестре. Беспокоился о тебе почти тридцать лет, и, даже хотя ты и миссис Митчел, давай перейдем на «ты».

Я подняла рюмку.

– Хорошо, принимается.

– Роза, не плачь, – предупредил он, потянувшись через стол и продев руку мне под локоть. Мы поднесли рюмки ко рту и выпили шнапс. Я сразу почувствовала вкус.

– Малина, – ахнула я.

– Да, сам сделал.

Он улыбнулся и повернулся к Джиму.

– И вы тоже, мистер Митчел, – сказал он на ломаном английском, наполняя свою рюмку. – Меня зовут Лорин. Я зову вас Джеймс.

Они чокнулись и хлопнули по рюмочке.

– Danke[40], – ответил Джим. – Зови меня Джим.

Я закрыла глаза, потом открыла. Мне хотелось ущипнуть себя за руки. Наверное, это сон. Я сидела там, где все началось, с человеком, ставшим моим ангелом-хранителем, но с Джимом из Нью-Йорка, человеком, кому не доверяла моя лучшая подруга.

– Я нарежу штрудель. Купил сегодня утром в булочной.

Лорин взял нож для торта. Мамин нож, свадебный подарок от крестной. Я погрузилась в воспоминания. А я-то думала, все забыто.

– Что это значило? – спросил Джим.

– Он просил нас называть его по имени и говорить du, ты. У французов тоже есть tu.

– Это важно, да?

– Очень важно, – подтвердила я. – С этого момента мы зовем его Лорином.

– У него всегда такие пироги дома?

– Нет, он сказал, что купил его сегодня утром.

Сказав это, я поняла, что Лорин не случайно оказался в магазине. Он знал, что я буду там. Я улыбнулась.

– Он всегда на шаг меня опережал.

Лорин передал тарелку Джиму, потом мне. И тут, ma chère, со мной произошел так называемый «феномен Пруста»: сильный вкус яблок, сладкий изюм и привкус корицы вернули меня в детство. Я была потрясена.

– Очень вкусно, – заметил Джим. – Danke.

– Мама раньше каждый день пекла штрудель для ресторана, – закрыв глаза, сообщила я Джиму.

Я представила, как мать на кухне добавляет корицу и сахар в миску с очищенными и нарезанными яблоками, потом кладет горсть изюма. Она все делала машинально, на глазок, у нее не было времени взвешивать и отмерять. Пироги всегда получались по-разному, иногда очень вкусными, как этот.

– Я хочу знать, как Лорин понял, что мы здесь, – спросил Джим.

Я перевела.