Кружево Парижа

– Ты даже не представляешь, что пережила я.

– Может, и не представляю, только я не во дворце выросла. Совсем наоборот.

Я вздохнула и поняла, что хочу поделиться своими тайнами, поведать Грасе про свою жизнь. Серьезный шаг.

– Отец меня бил, а мать совсем не обращала внимания и… ну, стало так плохо, что в шестнадцать я убежала из дома в чем была. Бродила по улицам, работала, как ты, шила и сама выбилась в люди. Тогда я решила, что ни один мужчина больше не разрушит мне жизнь.

Она смотрела на мое отражение. Ей было девятнадцать, мне двадцать четыре, она была невинна, я замужем. Она приехала из деревни. Я повидала мир. Однако по ее взгляду было ясно, что она начинает понимать: несмотря на разницу, мы просто две молодые женщины.

– Встань, пожалуйста.

Я протянула руку. Она неохотно встала перед зеркалом.

– Посмотри, ты высокая, стройная, ноги вообще загляденье – ты словно газель.

– Слишком тощая, – улыбнулась она.

Я тоже тщательно ее рассматривала, как никогда прежде.

– Чушь. Твоей фигуре можно только позавидовать.

У нее были изящные скулы и нос. Кого-то она мне напоминала, но я никак не могла вспомнить.

– Бабушка была индианкой.

– А, вот откуда локоны.

Она зачесывала волосы наверх или повязывала шарф, но я видела, как она расчесывала длинные завитки.

– Ты красавица, только прячешь красоту. Но с сегодняшнего дня все изменится.

– Что вы хотите сказать, сеньора? – быстро спросила она.

– Пойдем.

Я взяла ее за руку и повела в свою ванную.

Ванна на латунных ножках среди голубой и белой португальской плитки благодаря усилиям Грасы блестела. Я открыла краны. Граса стояла у двери, сжимая перед собой руки. Я зачерпнула пригоршню соли для ванн из чаши и бросила в воду.

– Сеньора Роза, – запротестовала она, врываясь в комнату. – Дайте я сама все сделаю.

Я подняла руку, и она остановилась.

– Нет, – сказала я. – Сегодня я тебе прислуживаю. Это не обсуждается.

Граса чувствовала себя не в своей тарелке, и я придумала, чем ее занять.

– Вот что, принеси мне стакан горячего молока с ложкой меда.

– Конечно, сеньора Роза, – пробормотала она и исчезла из комнаты. Когда она вернулась со стаканом молока с медом на серебряном подносе с кружевной салфеткой, ванна была полна.

– Спасибо, – сказала я и вылила содержимое стакана в воду.

– Сеньора! – возмущенно воскликнула она.

– Молоко не выброшено, не волнуйся, оно только на пользу.

Я закрыла краны.

Я сидела на краешке ванны, а она отодвинулась к порогу.

– Граса, пока не полюбишь себя, счастливой не станешь. Себя нужно нежно любить. Помогает, если хорошо выглядишь, если за тобой ухаживает сто́ящий мужчина. Но начинать нужно с этого.

Я подняла руку к лицу, скользнула до подбородка и задержала на груди, прямо над сердцем.

– Тайное оружие любой женщины – ее кожа и запах. Они должны быть мягкими, едва уловимыми и нежными. Клеопатра каждый день купалась в козьем молоке. Ты, может, думаешь, что это лишнее, – заметила я, показывая на ванну, – но этому трюку научила меня бабушка Берта. Она жила в горах. Ее кожа видела и суровые зимы, и жаркое лето, но даже в старости она сияла, как полированный камень, упругая и мягкая. Стакан молока и ложка меда, если их правильно употребить, удерживают женскую молодость и красоту.

Я взяла ее за руку и потянула в комнату.

– Граса, так надо. Пора тебе насладиться ванной.

Она немного поколебалась и шагнула вперед.

– Это для меня, сеньора Роза?

– Да. Полезай и не выходи, не двигайся, не намыливайся, пока я не вернусь. Просто лежи и мечтай. Пожалуйста.

С этими словами я вытерла руки, достала большую пушистую банную простыню из стопки и вручила Грасе. Потом закрыла за собой дверь и прислушалась. Сначала было тихо, потом послышался тихий всплеск. Я улыбнулась и ушла.

Я понятия не имела, что она делала или о чем думала в те первые двадцать минут наслаждения. Но когда я постучалась и вошла со стаканом лимонада для нее и поставила его на подвешенную поперек ванны полку (с моими воскресными коктейлями), она едва пошевелилась. Белки глаз были молочно-белые, и тут я поняла, кого она мне напоминала: Нефертити, египетскую царицу. Заметив меня, она пошевелилась и одарила ослепительной улыбкой, которой я раньше не видела.

Люди считают, что, если ты выросла в нищете, ты к ней привыкаешь. Я по своему опыту знала, что, какой бы привычной ни была нищета, она всегда будет невыносимой, а вот комфорт кажется естественным и приятным.

И лишена она этого комфорта только по воле случая.

– Можно сесть? – спросила я.

– Конечно, – сонно кивнула она.

Я села на край. Она лежала в воде, уперев ноги в торец ванны.

Золотистый пушок высветленных волос мерцал, подсыхая, на шоколадной коже. Она была так же довольна, как богатые женщины, отдыхавшие после процедур в салонах красоты, хотя совершенно очевидно, что ей в них бывать не приходилось. Я протянула руку к полке и достала бритву Шарля из принесенной с пляжа створчатой раковины, похожей на львиную лапу. Она как раз подходила по размеру для бритвы, и края ее даже отводили воду.