Кружево Парижа

Я заколебалась. Мне не хотелось ему рассказывать ни о предложении Луиса, ни о завуалированной угрозе. Его слова врезались мне в память. Томас и Шарль любовью излечили мое чувство, что я грязная и порочная, запятнанная Шляйхом, и вот нарочитое неуважение Луиса что-то затронуло во мне. И, по правде говоря, я не знала, как отреагирует Иззи.

Он давно забыл о трезвости, и настроение у него менялось непредсказуемо. Рядом со мной был другой человек.

– Ну не знаю, – с разочарованием в голосе наконец призналась я, – просто чувствую. Только посмотри, как он сделал из тебя картежника… – Я замолчала, понимая, что еще немного, и разворошу осиное гнездо. Я вздохнула: – И, похоже, пьяницу. Я не вижу, как ты пьешь, но запах никуда не денешь.

Иззи убрал руку совсем. Мне бы остановиться, но меня уже понесло:

– Поэтому я беспокоюсь. Уверена, что вы встречаетесь, когда ты уходишь. Ты плохо выглядишь, осунулся, похудел.

– Вот уж не думал, что до этого дойдет, но… – заявил он, поворачиваясь на бок и глядя мне в лицо: – Ты лицемерка.

– Что? – поразилась я.

– Тебе нравится, что у тебя есть мужчина, а любовь и преданность Грасы ты принимаешь как должное, но, как только у нее появляется что-то свое, личное, ты выходишь из себя. – Он еще никогда так не злился. – Не можешь смириться, что он обращает внимание на нее, а не на тебя.

– Неправда! – возмутилась я, прежде чем хватило ума остановиться.

– Что, думаешь, ты ему тоже нравишься? Вообще всем? Даже тем, кто любит других женщин?

Он отвернулся, свесил ноги с кровати и сел ко мне спиной.

– Послушай, он не такой, каким кажется.

Я провела рукой по позвоночнику, в самом низу, как он любил. Иззи отодвинулся.

– Он говорит, женщины, как собаки. Одним нужен длинный поводок, другим – короткий, но, пока ты подчиняешь их себе, они счастливы.

Иззи встал. Лицо его превратилось в злобную гримасу.

– Говорит, что ты считаешь себя хозяйкой положения, а мне нужно напоминать, кто ты на самом деле – просто сучка.

Он перевел дыхание. Казалось, он сам был в шоке от того, что наговорил.

– Иззи! – заплакала я.

– Давай взгляни правде в глаза, здесь всем заправляешь ты, и в этом вся беда, – уже спокойнее заявил он, казалось, раскаиваясь, но не останавливался. – На Грасу обращают больше внимания, чем на тебя. И не хнычь, не поможет.

Я не сдерживала слез.

– Чепуха.

– Нет, чепуха то, что я тебя больше не устраиваю и тебе нужен другой мужчина.

– Неправда.

Теперь слезы лились стремительным потоком.

– И это неправда.

– Я редко играю с Луисом в карты, но ты хочешь, чтобы я их бросил только потому, что развлекаюсь без твоего участия. Где же справедливость?

– Дело не в этом, а в том, что ты сам на себя не похож. Почти три года ты не брал в рот ни капли, а теперь вдруг…

Он подошел к кровати, наклоняясь надо мной.

– Признайся, Роза, ты просто избалованная и завистливая.

Он занес кулак, готовый ударить меня, и закричал:

– Я тебе не мальчик на побегушках.

Я ахнула и прикрыла рот рукой. Он застыл в бойцовской позе, потом словно внезапно очнулся и неловко уронил красивую руку. Он поднял с пола одежду и натянул на себя. Никто из нас не промолвил ни слова. Он ушел, даже не попрощавшись.

Я часто размышляла, а расскажи я ему, что Луис ко мне приставал, может, все вышло бы по-другому? Но я не рискнула. Хоть я и не соглашалась с Иззи, мне не хотелось разрушать жизнь Грасы. Луис предупредил меня, что его не сто́ит недооценивать, и я послушалась. В молодости я наделала столько ошибок, что не взялась бы тебе что-нибудь советовать, ma chère, однако, если бы я высказалась откровенно, того, что случилось потом, можно было бы избежать. Хотя вряд ли бы мне поверили.

Откровенно говоря, я и сама была не уверена.

Мне нужно было подумать: а не было ли в словах Иззи неприятной правды?

Вернувшись в тот же вечер домой без Иззи, я увидела в кухне за столом заплаканную Грасу.

– Что случилось? – спросила я, сев с ней рядом и взяв ее за руки.

– Сказала ему, – хрипло ответила она.

Я помолчала, подбирая слова.

– Обрадовался?

– Сказал, что слишком рано.

– И все?

– Нет, сказал, что не хочет детей, – быстро выпалила она, – что любит меня и хочет сохранить меня для себя, а я эгоистка, если подумала, что он поделится мною с каким-то ребенком.

Она смотрела на меня с растерянностью и неверием.

– Луис, наверное, был ошеломлен, – наконец сказала я.

– Я не понимаю. До сегодняшнего дня он был так добр ко мне. И вдруг словно подменили – злой, жестокий.

Я прикусила язык. А я-то думала, что лучше помалкивать.

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, я проснулась от странных звуков. Сразу и не поняла, в чем дело, потом сообразила, что Грасу рвет.

Я вскочила. Она, в кремовой ночной сорочке, склонилась над унитазом в своей ванной, и на лбу у нее проступила испарина.

Я потрогала ее лоб.

– Ты больна. Я вызову врача.

И вышла в коридор.

– Нет-нет, – остановила она меня. – Слишком поздно.

– Что это значит?

Я остановилась, но не повернулась к ней.

– Вчера вечером перед уходом он заставил меня выпить вот это.

– Что? – спросила я, падая рядом с ней на колени.

Она достала что-то из кармана. Белую узкую коробочку.