«Вот только Пикуса мне еще не хватало! — угрюмо подумал я. — Клоунское какое-то имя. Здесь и так сплошной цирк с конями…»
За коней вполне могли сойти те полоумные, что, разрядившись в пух и прах, то тут, то там гарцевали по гладкому паркету. Разве что не ржали — и то потому, что лишились голоса.
— Господин Пикус, это тот самый Лион, которого вы так хотели видеть! — сладко произнесла Урсула.
Человек в сером церемонно кивнул ей. Его лицо было спрятано, но я понимал, что этот тип внимательно разглядывает меня сквозь тонкую сетчатую ткань.
Терять мне было нечего, скрываться — некуда, бежать — недостойно, поэтому я, стараясь оставаться невозмутимым, заявил:
— А я никого видеть не хочу, кроме Вишни! Где она?
— Ее больше нет. Пала жертвой обстоятельств. Сама виновата, — неожиданно визгливо отозвался господин, названный Пикусом, и мне показалось, что паркет вновь превратился в подсвеченный желтыми огнями каток — я едва удержался на ногах.
Обожженный жуткими словами, я видел, как сползает капюшон — под ним скрывался кроваво-красный берет.
— Колдун. Опять вы.
Глава 24
Как бы я хотел навсегда забыть эти бесцветные, растрескавшиеся, ехидные губы, эти глаза — точки черного перца, эти серые, будто пыльные, обвисшие, прорезанные глубокими морщинами щеки!
Урсула, шурша юбкой, удалилась («Господа, у меня много дел!»), мы остались наедине. Колдун изображал хозяина жизни. Медленно опустился в кресло, похожее на трон, величаво расправил складки балахона, точно царскую мантию. Я шагнул вперед — ступени вели на низенький подиум, оперся о белоснежную ребристую узкую колонну и постарался взять себя в руки.
— Что, не рад меня видеть? — Колдун заломил берет. — А я доволен! Все получилось, как задумано.
— Ну да, вам удалось сбить нас с толку и завлечь в этот чертов лес…
— Не в чертов лес, а лес-чертополох! — назидательно заявил Колдун.
— Какая разница, один репейник, — угрюмо буркнул я. — Только вы нас не победили. Не надейтесь.
— Да давно победил… — махнул костлявой рукой Колдун. — Я даже огорчен, что это произошло так легко. Вот если бы вас сгрызли болотища, мне было бы куда приятнее.
— Не сомневался в вашей доброте, — съерничал я. — И как вы только ухитряетесь быть сразу во всех местах: и в Светлом городе, и в лесу, и здесь… Птичья натура позволяет раздваиваться и растраиваться? — говорил я, а бешеные мысли бились, как пузырьки во взболтанном квасе. Что делать? Где Вишня? Как выбираться отсюда?
И рука уже нащупала теплую рукоять клинка.
— Расстраиваться — это теперь твой удел. А я — вот он, единственный и неповторимый, — паясничая, Колдун приподнялся на кресле-троне и шутовски поклонился. Никогда я не видел его таким самодовольным! — Кстати, самолично везде поспевать — доля бедолаг. У меня есть прекрасный помощник из Светлого города.
— Помощник? Я с ним знаком? — что-то кольнуло меня около подмышки.
— Разумеется!
— И кто он?
— Узнаешь, когда пробьет час.
Сделав усилие, я посмотрел Колдуну в глаза.
— Наплевать мне на ваших помощников. Отпустите Вишню.
— Девочка сама решила увязаться за неудачником. Пусть страдает. Люблю, когда люди страдают! Поэтому и развлекаюсь — то шакалов натравлю, то болотищ. Движение, как говорится, жизнь!
Что было дальше, помню смутно. Никогда я не думал, что смогу поднять меч на человека! Да ведь Колдун и не был человеком — то ли птицей-оборотнем, то ли демоном из преисподней, то ли мелким бесом.
Выхватив меч из ножен, я с воплем кинулся на монстра в красном берете. Где-то в уголке воспаленных, вздыбленных мыслей билось понимание, что ударить надо туда, где у человека находится сердце.
Колдун вскочил. В сухощавых, кривых, как обломанные сучья, руках блеснул длинный клинок — откуда он его выудил? Он бы с удовольствием отхватил мне голову, но я довольно ловко уклонялся, да и сам махал мечом не столь бестолково, как прежде.
То ли ночная битва с болотищами прибавила опыта, то ли отчаяние водило моей рукой, но я видел, как побледнел враг. Я размахнулся — и удачно, мне показалось, что сейчас воткну в Колдуна заточенное железо, и беды на этом закончатся. Но меч ударился о что-то жесткое, стальное, непробиваемое. Вот оно что, под балахоном Колдуна таится кольчуга! Интересно, как он сбрасывает ее, оборачиваясь в черную птицу, и как надевает снова?
Эти мысли влетали в голову и осыпались сухой листвой, думать надо было о том, как увернуться от стального жала — оказывается, Колдун владеет оружием!
Но и я тоже умел фехтовать! Когда сердце переполняет отчаяние, сами собой всплывают давние отцовские наставления. Взмах, еще… Выпад, удар…
Не знаю, почему в тот момент Колдун не превратился в птицу — видно, для этого требовалась сосредоточенность или в Городе берлог не действовали привычные чары. Но Колдун, несомненно, очень бы этого хотел, потому что в битве не он, а я одержал победу.
Балахон Колдуна, походивший на пыльный мешок, удивительно не гармонировал с изумрудной переливчатой обивкой стены, в которую он вжался. Дышал он тяжело и хрипло, кроваво-красный берет упал, открыв путаные пегие волосы.