Крылатый пленник

От ворот повернули направо, и строй остановился перед лагерным складом. Рядом, чуть поодаль от этапников, встали два эсэсовца, а прямо против строя вновь прибывших расселся на стуле один жирный эсэсовский начальник. Под этим тройным наблюдением этап стали заводить в склад. И вот тут-то плачевную для Вячеслава роль сыграли роковые терентьевские часы! Сколько на них возлагали надежд! Какие возможности они таили в своём золотом корпусе! И поэтому даже тут, в Дахау, узники, переглянувшись, решились на прежний трюк по спасению часов: передать их от одного к другому при шмоне.

Этапникам велели раздеваться донага. В бараке-складе каждому протягивали из-за прилавка мешок. Раздетый складывал туда всё, что снял с себя, и всё это принималось по строгой описи, с педантичной аккуратностью, как будто узник Дахау и в самом деле имел шансы получить эти тряпки обратно. Или, может, они предназначались в наследство родственникам? Говорят, что это практиковалось: забрав у детей отца, гестапо возвращало из Дахау отцовские подштанники сиротам…

Голый Вячеслав закончил процедуру сдачи своих вещей. Он будто случайно коснулся руки Терентьева, ещё стоявшего в очереди на сдачу. Замшевый мешочек с часами молниеносно перекочевал из одной руки в другую. И всё-таки эсэсовец заметил, хотя движения были точны и быстры! Коршуном кинулся фашист на пленника, вырвал мешочек из рук и выхватил часы. Он не сразу поверил глазам…

– Гольд ур![59] А! – завопил он в дикой радости, но тут же осёкся, воровато оглянулся на толстого эсэсовца, оседлавшего стул. Не пришлось бы делиться! Часы перекочевали в карман надзирателю-эсэсовцу тем же воровато быстрым жестом, каким некогда отправилась в другой офицерский карман срезанная «курица»… Спрятав часы, надзиратель напутствовал Вячеслава носком сапога пониже спины. Это энергичное напутствие с большой точностью адресовало пленника в баню. Через минуту сюда же влетел и Терентьев. Увы, в Дахау обычный манёвр потерпел фиаско.

В холодном помещении бани подождали остальных этапников, и когда все снова собрались вместе, началась «санобработка». Старыми тупыми машинками выстригали все признаки волос везде, где они имеют неосторожность произрастать на человеческом теле. Затем становились в очередь к «маляру».

«Маляр» мазал тяжёлым квачом «санобработанные» места тела, окуная квач в какой-то страшно вонючий, едкий раствор, от которого «в зобу дыханье спирало». Надзиратель, видевший, как Вячеслав пытался сохранить часы, подмигнул «маляру», и тот приказал Вячеславу снова стать в строй на дезинфекцию.

– Хватит, начальник, уж ошпарил до костей, – было пробормотал Вячеслав, но «маляр» столь основательно ещё раз прошёлся квачом по обожённым местам, что пленный закорчился от нестерпимой боли. Так Вячеслав сразу угодил в «несчастливцы» Дахау. Чертовски жаль было и часов.

Погнали под душ. Вода ледяная, почти нулевой температуры, словно нарочно остуженная. Выдали по куску глины вместо мыла, и баня закончилась.

Повели в другой конец того же барака, где в углу была свалена груда полосатого белья – серого, в мелкую фиолетовую полоску. В соседней куче валялись брюки и куртки, тоже сероватые, с широкими трёхсантиметровыми полосами. Весь этот гарнитур полосатой одежды бросали пленнику на ходу. Стоявший на выдаче сам подбирал одежду по росту. На голову надели такие же полосатые мюцце[60], похожие на поварские колпаки. Обуть дали деревянные долблёные колодки, о которых Вячеслав до тех пор только читал в сказке про серебряные коньки. У колодок носы чуть загибались кверху. К ноге эта обувь ничем не крепилась и при каждом шаге звонко хлопала.

Дальнейшее движение нового этапа стало столь звучным, что напоминало игру на ксилофоне. Под ногами – асфальт, камень, бетон. Ксилофон замер на плацу перед баней.

Восседавший на стуле эсэсовский начальник встал. Переводчик, тоже в мышиной эсэсовской форме, встал рядом со своим шефом. Он переводил слова шефа только на русский язык. Предполагалось, что в этапе много русских, но их оказалось всего трое. Шеф обратился к немой шеренге полосатых курток:

– Вы находитесь в концентрационном лагере Дахау. Каждый из вас – преступник против германского рейха. Вы перестали быть военнопленными. Теперь вы – германские государственные политические преступники. Запомните: все вы находитесь здесь пожизненно, навсегда. Ещё запомните: здесь, в Дахау, нет здоровых и больных, есть только живые и мёртвые. Кто споткнётся – тот не встанет. Кто хочет продлить существование, не должен выделяться. Незаметные живут, заметные погибают!

3

Группа застучала колодками по центральной линии лагеря – Эсэсштрассе. Справа и слева от этой эсэсовской аллеи, обсаженной худосочными деревцами, тянулись бараки заключённых, выходящие на аллею торцевыми фасадами. Всё, что смутно хранилось в памяти из фильма «Болотные солдаты», из строк Лиона Фейхтвангера и Иоганнеса Бехера, теперь воочию предстало глазам русских пленников.