Крылатый пленник

Между тем Вячеслав давно присматривался к высокому человеку в «полосатом фраке», стоявшему на контроле готовых цилиндров. У человека были ироничные, проницательные глаза, тяжёлая уверенная походка, крепкий подбородок и… мешочки голодных отёков под глазами. Он свободно говорил на пяти или шести языках, совмещал обязанности контролёра с функциями переводчика, пользовался доверием администрации, но… несколько раз Вячеслав видел его взгляд в сторону конвоиров и «начальников». Ошибиться было невозможно: этот взгляд выдавал ненависть и презрение. Фамилия контролёра была польская – Гроцкий. Стороной Славка узнал, что Гроцкий сражался в Интернациональном батальоне в Испании, а потом переехал во Францию, где и был схвачен гитлеровцами.

И однажды, копаясь под станком, ещё в «электрической» должности, Вячеслав подсмотрел, как Гроцкий, уронив на бетонный пол готовый стакан цилиндра, поднял его, поводил индикатором, огляделся и ещё раз хватил стаканом о бетонный угол. Потом освидетельствовал изделие и… швырнул его в брак. Вячеслав поднялся из-за станка. Гроцкий побледнел.

– Слушай, пане, говорили мне, что тебе нужен подручный?

– Да, нужен. – Гроцкий отлично говорил по-русски и испытующе глядел в лицо человеку, державшему сейчас в руках его жизнь.

– Ну, так возьми меня, ладно?

– Что думаешь делать?

– Ты будешь браковать, а я, – Славка указал на кучу бракованных цилиндров, – за тебя стану ломать их об пол. Идёт?

– Идёт! – Гроцкий пожал протянутую руку. – Но делать это нужно тоньше, чем я сегодня. Это была ошибка, которая могла стоить дорого. Итак, завтра ты приходишь ко мне подсобником. Я скажу нарядчику, капо Карлику.

* * *

И они браковали! Вячеслав подтаскивал продукцию, Гроцкий проверял её так, как самый придирчивый военпред не смог бы принимать эти детали. Если брака не было… он появлялся! Чтобы гора испорченных цилиндров не бросалась в глаза начальству и полиции, Вячеслав немедленно укладывал забракованные детали в деревянные ящики из-под отливок и отвозил их ближе к выходу, умышленно путая эти ящики брака с упаковками готовых к отправке цилиндров. Немец писал на ящиках цветным мелом слово БРАК. Вячеслав несколько раз ухитрялся писать то же слово на ящиках с годной продукцией.

Дело приняло такой размах, что Гроцкий стал тревожиться. Выход готовой продукции сокращался, беспокоилось начальство. К бракёру зачастили всяческие начальники, и стали похаживать мимо эсэсовцы. Тактику подземной войны нужно было менять и искать новых союзников.

Вячеслав шёл по туннелю, погружённый в свои мысли. Пользуясь правами подсобника, он мог позволить себе дальние прогулки, вдоль всего станочного потока.

И вдруг впереди, где-то между станками – негромкая русская речь! Двое «полосатых» беседуют у станка. Один, видимо, станочник, другой – разнорабочий или строитель, судя по испачканным в земле башмакам.

– Ребята! Русаки!

Познакомились, коротко переговорили. В откровенности не скоро пустились – мало ли кого могла занести в Дахау несчастливая звезда. В бараке, в зоне разговорились, прощупали друг друга, с этого дня стали сближаться. Один назвался Камбаровым – он работал на каком-то станке. Другой – Горбунов, пленный офицер, привёл из соседнего отсека ещё одного руса – Ветрова. Вот из этих товарищей создалась в маркирхском лагере конспиративная группа борцов Сопротивления. К ней примкнуло несколько вольнонаёмных французов, и подземный авиамоторный цех, в надёжности которого гитлеровцы не сомневались, стал ареной настоящей подпольной партизанской войны.

Французские участники группы приносили Гроцкому с воли то купоросное масло, то едкую щёлочь. Неподалёку от помещеньица ОТК, где орудовал Гроцкий, вскоре были запущены немцами печи и установки для цементации, то есть поверхностной закалки деталей. Гроцкий тайно добавлял в растворы кислоту или щёлочь, а потом… оставалось только браковать целую партию. Зеркало цилиндров то оказывалось перекалённым, то вовсе нецементированным, то хрупким, то мягким. Сотни цилиндров летели в брак, не попадали на фронт, в самолётные моторы, не приносили гибель и огонь, а сами становились жертвой… огня мартеновских печей, шли в переплавку.

Как-то, оттаскивая из ОТК ящик забракованных деталей, Вячеслав споткнулся и упал. Ящиком ему придавило раненую, плохо зажившую ногу. Два немца подошли к упавшему, подняли за шиворот, проговорили что-то сердитое. Новые приятели Вячеслава увидели, что повреждение серьёзно: лётчик почти не может ходить. Это пахло «переплавкой» в Нацвейлере! Трёхкилометровый путь до лагеря показался нелёгким не одному Вячеславу, но и всем, кто, держа руки лётчика на своих плечах, помогли ему доковылять до фабрики. Здесь, в бараке, добровольный лекарь, голландский студент Фундатас, вправил вывих и долго массировал ногу, но посоветовал на другой день под каким-нибудь предлогом остаться в бараке. Утром Вячеслав остался в бараке.