Читаем Крылатый пленник полностью

– Что? Электриком? Не пущу! Я сказал, что накажу тебя – будешь у меня чистить сортиры. Понял? И хорошенько, как для господ офицеров, понял? Их всего тридцать три в туннеле, и ты будешь мне содержать их в порядке или… я спущу тебя самого туда, ясно? Если будет хоть одна жалоба на тебя – узнаешь капо Карлика, свинья!

Вячеслав, с трудом маскируя радость и симулируя скорбь, печально принял знаки своего унижения – метлу и швабру. Трудно было придумать для подпольщика лучшее занятие. Весь трёхкилометровый участок туннеля будет теперь ему доступен. Можно было беспрепятственно, не вызывая подозрений, подходить к любому объекту около тридцати трёх уборных, равномерно распределённых по туннелю. Каждому из этих заведений он старался уделять самое усердное внимание, а попутно «обслуживал» станки на пути. То в систему смазки попадала корундовая пыль, то нарушалась подводка тока, то изменялся технический режим цементационной ванны. А репутация Вячеслава у полиции стала даже улучшаться – все видели его усердие. Некоторые заключённые и вольные рабочие стали даже насмешливо спрашивать:

– Вы, кажется, очень увлеклись своей новой профессией, господин Иванов? Неужели нет для вас труда… более аппетитного?

В иных случаях лётчик отмалчивался, в других отвечал зло:

– А вы, господин Н, с аппетитом шлифуете цилиндр для скоростного мотора? – и было приятно видеть краску стыда на лице господина Н.

Теперь лётчика знал весь туннель. Он умел быстро распространять добрые вести, которые узнавал от вольных антифашистов, товарищи нередко встречали его тихим шёпотом:

– Что там нового на воле, камрад? Ты – наше русское радио!

В течение сентября подземный цех благодаря подпольщикам работал с ничтожным выходом годной продукции. Немцы бесились, но поймать никого не могли. Антифашистов-подпольщиков было уже десятка два. Связались они через вольнонаёмных французов и с партизанами, которые действовали в районе Нанси, в нескольких десятках километров от Маркирха…

В октябре днём внезапно завыла сирена. По туннелю забегали полицейские и эсэсовцы. По телефону прервались все разговоры. Раздалась команда:

– Ложись!

Заключённых тут же уложили на пол, лицами вниз. Вольнонаёмных поместили в ниши, где обычно располагались электрики, инструментальщики, контролёры. Никто не смел пошевелиться, под страхом расстрела на месте – ни заключённые, ни вольные.

Напрягая слух до боли, Вячеслав ловил сквозь обычные звуки туннеля, сквозь катящееся эхо криков, команд, оружейного лязга хотя бы смутные отголоски того, что вызвало тревогу. Предполагали, что авиация совершила налёт, но извне ничего не доносилось. И только после отбоя тревоги, через несколько часов узнали, что налёт произвела не союзная авиация, а французские партизаны. Очевидно, мужественные бойцы Сопротивления, узнав, что в туннеле работают заключённые-антифашисты, предприняли смелую попытку освободить узников и уничтожить цех.

Партизанская атака длилась около часа, на противоположном, западном выходе туннеля, со стороны Франции. Но подступы к туннелю хорошо простреливались, наступающие понесли потери, а затем немцы, получив подкрепление, попытались окружить партизан. Этот немецкий манёвр потерпел неудачу, но и партизаны отступили. Тот эпизод сильно напугал гитлеровцев. Спешно перевели всех заключённых из маркирхской фабрики на новую лагерную площадку, перед самым туннелем: здесь было легче всего обороняться от партизан. Одновременно пришёл приказ о реэвакуации цеха в Германию, а заключённых – в Аллах и Дахау.

Через несколько дней после партизанского налёта эшелон с заключёнными снова двигался вдоль линий Мажино и Зигфрида, но уже в обратном направлении. Следом за первым составом с небольшим интервалом следовал второй эшелон. В пути оба поезда несколько раз подвергались обстрелам и бомбардировкам американской авиации, хотя никого, кроме узников-антифашистов и конвоиров, в этих поездах не было. Поезд, в котором ехал Вячеслав, благополучно достиг Мюнхена. Во втором эшелоне один вагон был разбит, среди заключённых оказались убитые и тяжело раненные.

Перед Славкой снова – мрачная лагерная зона Аллаха, филиала Дахау.

<p>Глава шестая</p><p>Гросаларм!</p><p>1</p>

Капо Карлик, пятидесятилетний судетский немец, строит свой блок на аппель. Этот капо приехал в Аллах из маркирхского туннеля, где заслужил особое одобрение эсэсовцев и особую ненависть заключённых. Заключённых строят в затылок друг другу, в пять шеренг, блок за блоком. Капо стоят перед строем.

Важно шагает фельдфебель с фанерной дощечкой – туда занесены все те, кто не присутствует в строю: повара, дежурные, карцер. Капо Карлик выпячивает грудь и командует своему блоку:

– Штильгестанден![72]

Фельдфебель подходит с барской важностью. Он не идёт, а выплывает. Всем своим видом он изображает глубочайшее презрение к тем ничтожествам, которые предстоит пересчитать.

– Мюцце… аб![73]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза