Студент томского университета Гоша Кириллов — задорный, вихрастый, физически крепкий человек, с умными чёрными глазами, страстный любитель поэзии, знавший на память множество стихов. Такие беспокойные натуры, как кирилловская, не любят сидения по домам, собственничества, накопительства. Кирилловы — это те, кто первыми бросаются на вражеского часового в разведке, а в мирное время покоряют целину, создают «комсомольскую тайгу», бродят с геологическим рюкзаком по скалам и пишут диссертации в палатках.
Лейтенанта Правдивцева, тоже молодого и подвижного парня, лётчика-штурмовика, Славка знал ещё мало, но о нём не тревожился: бывалый вояка, шутник, немножко охотник, немножко волокита — такой не подведёт в решительную минуту.
Сомнения внушал один Трофимов, участник прошлого побега. Уж очень трудно давались ему тогда километры, уж очень часто падал он с ног от усталости. Но пытку в Мосбурге Трофимов выдержал стойко, поэтому товарищи упорно старались помочь Трофимову преодолеть сомнения и активнее готовиться к побегу. А тот колебался. Дескать, один в поле не воин, без нас большевики обойдутся![116] И когда друзья уединялись и начинали шептаться о диверсиях в германском тылу, о способах добыть оружие, питание, одежду, о выборе маршрута движения и технике исчезновения из лагеря, глубоко посаженные глаза на круглом лице Трофимова выражали растерянность, сомнения и тревогу. Преимущества здешней жизни казались ему, как и остальным людям в бараке, слишком весомыми. Он сошёлся с соседями, которые томились в неволе с 1941 года, видели худшие времена кровавого разгула и массового истребления пленных, тысячи трупов, сотни братских могил в оврагах и рвах. Под впечатлением от этих рассказов он, не говоря об этом Славке, уже внутренне решил отказаться от побега.
Иногда солдаты охраны спускались вниз, в барак, поболтать с пленными. Чаще других приходил чешский немец с вставным глазом. Он соглашался, что война уже проиграна Гитлером, но просил не вести таких опасных разговоров с другими солдатами охраны, особенно с белобрысым прусским фашистом.
В последних числах февраля пленные заметили первую зелень: в полях кое-где уже пробивалась травка. Рвущий сердце запах земли и первый тёплый весенний дождик истомили пятёрку. Решили действовать первого марта. За это решение высказался и Трофимов: он не смог признаться, что раздумал.
Припасы лежали в маленьких мешочках. Удалось кое-что прикупить в кантине, специальном ларьке для военнопленных, на заработанные марки: бригадникам вывели в конце месяца что-то около двух марок за труды на дороге. Золотым фондом предприятия по-прежнему оставались терентьевские часы.
Ночь на первое марта наступила. Погода тёплая, ночь сырая и тёмная. На посту стоял белобрысый фашист. Вся пятёрка легла спать не раздеваясь. Кириллову дали команду:
— Приготовь лаз (то есть вынь шурупы и прутья решётки)!
Кириллов проскользнул в умывальную и, притаившись около окна, следил за часовым. Белобрысый, видимо, замёрз. Он завернул за угол барака, и скоро шаги его послышались на лестнице, ведущей наверх. Кириллов раскрыл внутреннюю половинку окна, вынул шурупы из гнёзд, положил прут решётки на подоконник, толкнул наружную створку замазанного окна… В умывальную пахнуло ночным холодом. Путь открыт!
Кириллов вернулся в спальню. Из-под одеял блестят глаза заговорщиков. Только Трофимов укрылся с головой.
— Готово у меня. Пошли!
На цыпочках, без шума Иванов, Терентьев и Правдивцев прошли мимо спящих в умывальную. Лампочка выкручена, из окна веет холодом. В решётке — брешь.
— Где же Трофимов? Славка, Трофимова нет!
Правдивцев проскользнул назад в спальную и вернулся со словами:
— Отказался. Разделся на ночь. Боится от картошки оторваться. Сдрейфил! Полезли без него, ребята.
Кириллов, вооружённый клещами, вылез в окно и осмотрелся. Часовой грелся наверху. У проволоки никого не было. Он перекусил нижнюю нитку и отогнул концы. Из окна выбрались остальные. Стали передавать Кириллову, который уже выполз за зону, вещевые мешки. Потом полезли под проволоку: сперва Правдивцев, Терентьев… Один Славка Иванов ещё остаётся в лагере.
— Славка! Ты что?
— Ребята, не могу! Нехорошо… Надо ребятам шепнуть: вдруг ещё кто-нибудь надумает. Подождите меня, ребята! Я сейчас.
Вячеслав снова исчез в оконной бреши. Для тех, кто уже был за проволокой, потекли ужасные минуты…
Славка вбежал в спальную. Вполголоса сказал:
— Товарищи пленные!
На всех нарах зашевелились люди. Многие только притворялись, будто спали, на самом деле всё слышали давно. Теперь люди сидели, откинув одеяла.
— Товарищи пленные! Инициативная группа подготовила побег. В умывальной проделана дыра в окне. Кто хочет — тот с нами, товарищи. Только неслышно и быстро!
Проговорив эти слова, Иванов бросился в умывальную, нырнул в окно, ящерицей пролез под проволокой и… увидел Терентьева.
— Ну как, Славка, сказал всем?
— Сказал. Захотят — пойдут следом. Тревоги нет. Ходу!