Крылья Эжена (СИ)

— Мальчишку высекут, а ты заплатишь за скрипку. Твой язык заплатит. Не так уж важно чья задница, мой Эжен. Короля или конюха, так ведь? Значит сегодня мой день. — Он уселся на край кровати и потянул за собой Эжена, который выворачивался, как мог, пока принц не схватил его за отросшие волосы. Мальчишка застыл с открытым ртом и жадно ждал продолжения. И оно было. Эжен ласкал Эйнара ртом, причмокивал, отдаваясь всей своей влюбленной сутью своему господину, послушно расслаблял горло и принимал его в себя. Это длилось вечность, пока рыжик на заднем фоне не расплакался. Не попытался сбежать, чтобы не видеть будущего короля, загнано вдыхающего раздутыми ноздрями воздух: — Как же я хочу тебя, Эжен… - он изливался сухими мучительными толчками. Почти больно, в последний момент расслабив пальцы, отпуская на волю “свою маленькую птичку”, но она не улетала. Жадно забрала все то, что ей дали - хоть так, хоть кусочек оторвать своего счастья.

Эйнар на прощание с закрытыми глазами ворошил его локоны, спутавшиеся и взмокшие на лбу. Эжен просто сидел у кровати. В очередной раз проигравший и убитый любимой рукой. Он откинул голову на покрывало, а Эйнар гладил. В комнате царило молчание, прерываемое лишь стуком часового механизма. Где-то далеко. Он словно кукушка отсчитывал минуты их жизни. И каждый это знал.

Эйнар ушел очень скоро. Так и не закончив свою пафосную речь, но посыльный явился через час, и Эжен был отправлен на проповедь в королевскую часовню.

Мальчишка за спиной заснул, так и не дождавшись пока его заметят, и Эжен нашел его, только когда стал разыскивать под подушкой свою книжку. Чтобы не скучать, он придумал себе забаву и рисовал всех, кто попадался под руку и злой взгляд. И картинки были злые: растянутые в оскале лице, мутные вытаращенные глаза, и животы, животы, животы… Чтобы он не делал, он не забывал, почему он здесь. Он ждал и желал видеть только одного человека. Остальные превратились в месиво из образов в его альбоме, который он собирался оставить здесь навсегда, покидая замок.

Поговаривают, что беременные женщины не замечают ничего вокруг себя, но прекрасно вычленяют из толпы товарок. Даже если животик маленький, по каким-то неуловимым признакам они отыскивают на лицах признаки беременности и пялятся. Эжен и был такой беременной. Он терпел ненавистные условности, запретил ремонтировать свой дом в провинции: “Вот въеду, тогда и сделаю все, как надо”. Он не имел права даже коснуться Эжени под пристальным взором Эйнара. Потому что Эжен сейчас на краю, потому что неизвестно, что у него на уме. От него не откупиться золотом, и даже любовью. А как бы было хорошо договориться полюбовно, расстаться на дружеской ноге и забыть. Не помнить больше этих смущающих правдивых глаз. Никто и никогда не полюбит Эйнара как малыш: просто так.

Эжен расплатился с рыжим музыкантом подарком Эйнара. Это было легко - просто снять с пальца синий камешек размером с косточку вишни и сунуть ее в ладонь задремавшему сопляку. И не нужны эти камни. Не нужны капризы и притворство. Быть может, любовь уже нашла лазейку в прочной броне и тишком вытекает. Когда-нибудь этот ручеек высохнет, и Эжен знал это точно. Он знал, что растворится на дорогах королевства в первую ночь после рождения младенца. Так будет лучше. Он решил, что никогда не вернется в свой дом.

Тогда, во время путешествия, он впервые смог понять, что мир не состоит из каменных стен, что где-то, как в далеком детстве, есть прилив, и море ласкает скалы целый день. Он начал читать. Разбирал детские книжки Эйнара, искал новую цель в жизни. Но сперва он хотел понять, как эту дорогу нашел его любовник. Из чего сложилась его жизнь, что оставило метки. Он копался в холодных, отсыревших книгах. Искал рисунки, которыми маленький Эйнар мог обозначить свое отношение к чему-то, выразить желание обладания, цель, но никаких пометок не было и в помине, а заставший его за этим занятием принц, усмехнулся и сказал, что надо быть дурнем, чтобы делиться своими мыслями, женщинами и деньгами. Он не добавил главное слово, и это был еще один шаг в пропасть. Эжен замер, пытаясь освободится от пустоты, заполонившей сердце. Трудно было дышать рядом с Эйнаром. Пустота…

— А мной? Ты сможешь разделить меня с кем-то? — Эжену было все равно, но он спросил.

— Котенок, только ради тебя, ты сам знаешь. Только ради тебя я терплю все это. А так, убил бы давно…

Эти слова всплывали в памяти маркиза на проповеди. Он отмахивался от них и опять погружался в свою боль.

Эжен сидел на проповеди и рассматривал новеньких дворян. Побывавшие на войне, измерившие цену своей жизни, они с недоумением рассматривали придворных. Пышные мужские платья соперничали в роскоши с женским одеянием. Как селезни, переливавшиеся на солнышке, они откровенно смотрели на дам, а ведь многие были уже беременны, были женами. Эжен не смог вытерпеть этой мучительной перестрелки. Люди изменяют даже в утробе матери.