Крылья и цепи

— Стало бы вам известно, Дмитрий Георгиевич, что Муляров тянет на золотую медаль.

Шадрин потянулся к пачке сигарет, лежавшей на столе:

— Тянет в оглоблях лошадь. Ученик должен учиться. Учиться добросовестно, не разделяя науки на те, что идут в аттестат зрелости, и те, что туда не идут.

— Вы имеете в виду Мулярова? — спросила завуч, зябко передернув плечами.

— Да. Это очень ловкий молодой человек. Ему слишком рано привили обостренное чувство выгодного и невыгодного.

— Да, но, да будет вам известно, кроме логики и психологии, у него по всем предметам пятерки.

— Вот и плохо, что по логике и психологии у него четверки.

— А Бутягин? Неужели вы считаете, что Бутягин и Муляров одинаково логически мыслят, если по логике у них одинаковые оценки? — В голосе прозвучала явная насмешка.

— У них слишком неравные условия жизни, чтобы им одинаково учиться. Хотя по способностям Бутягин ничуть не ниже Мулярова, а если посмотреть поглубже, то кое в чем Бутягин посильнее Мулярова.

Завуч сдержанно рассмеялась:

— Шутник вы, Дмитрий Георгиевич.

— Зато мне совсем не было смешно, когда я узнал, в каких условиях живет Бутягин.

— Уж не хотите ли вы рассказать мне о том, что у Мулярова отец — директор одной из первоклассных московских гостиниц, что он один ребенок в семье, всеми заласкан, а у Бутягина отец погиб на войне, что мать его дворничиха, что на иждивении ее, кроме Владимира, еще трое детей?..

— Я хотел вам об этом не просто рассказать, а серьезно обратить ваше внимание. И уж если вы сравнили Бутягина и Мулярова и их возможности, то могу сказать единственное — Бутягину трудно тягаться с Муляровым. Вы прекрасно знаете, что зимой Бутягин почти каждый вечер часами возит на себе снег, во время гололедов он встает в полночь, до школы вместе с матерью долбит мостовую и тротуары, посыпает их песком, золой…

— Ничего не вижу здесь осудительного, — завуч передернула плечами. — Пусть привыкает к физическому труду, он еще никого не испортил.

— Я даже не об этом, Валентина Серафимовна.

— А о чем же?

— О том, что каждую весну Бутягин в субботу и воскресенье копает землю на даче у Муляровых. Зарабатывает деньги. На жалованье матери пятерым жить трудно. А пенсия за погибшего отца тоже не спасает.

В разговор вмешался директор, который во время разговора Шадрина с завучем сидел мрачный и чем-то недовольный:

— Откуда вам известно, что Бутягин работает на даче у Муляровых?

— Я классный руководитель у Бутягина и Мулярова. И если я о своих учениках знаю больше директора и завуча, то в этом нет ничего удивительного.

Нахмурившись, директор стоял неподвижно и что-то пытался вспомнить.

— Я нужен вам, Денис Трофимович? — спросил Шадрин.

— Когда будет собрание старшеклассников по организации дружины?

— В субботу, в семь вечера.

— Перед собранием напомните мне, я приду обязательно. А сейчас вы свободны.

Попрощавшись, Дмитрий вышел из кабинета.

Директор и завуч некоторое время сидели молча. Потом завуч, по привычке зябко кутая плечи в шаль, проговорила:

— За тридцать лет педагогической работы, из которых больше пятнадцати я была заведующей учебной частью, такой экземпляр мне встречается впервые. Анархист и гордец.

Директор положил в ящик стола бумаги, среди которых было и письмо-анонимка, прошел к сейфу, закрыл его и ключи сунул в карман.

— Не анархист и не гордец… — Полещук с укоризной смотрел на завуча, наблюдая, как конвульсивно вздрагивала ее посеревшая нижняя губа.

— Кто же, по-вашему?

— Коммунист. Педагог… Причем педагог хороший. У него есть чему поучиться… — Полещук о чем-то подумал и достал из ящика письмо: — Возьмите это на память.

Завуч взяла письмо не сразу. А когда взяла, не зная, что с ним делать, принялась перекладывать его из руки в руку. Лицо ее сделалось кумачовым.

— Приглядитесь хорошенько к Шадрину. Может быть, он не так уж плох, как вам кажется. — Директор посмотрел на часы: — Сейчас будет звонок. Пожалуйста, проследите, как работает буфет.

Прозвенел звонок. Склонив голову и опустив худые плечи, завуч, сгорбившись, как под тяжестью, молча вышла из кабинета.

…Шадрин в это время выходил со школьного двора. У ворот его поджидал Бутягин. Переступая с ноги на ногу, он шершавой ладонью гладил колючий ежик рыжеватых волос.

— Меня ждешь? — спросил Шадрин.

— Вас, Дмитрий Георгиевич.

Бутягин достал из кармана тоненькую книжечку на английском языке и отдал ее Шадрину:

— Спасибо. Очень интересная.

— Перевел?

— Еще вчера, — застенчиво ответил Бутягин.

Шадрин протянул ему новую книжку, тоже на английском:

— На эту даю семь дней. Хоть кровь из носа, а через неделю должен перевести.

— Обязательно, Дмитрий Георгиевич… — Бутягин доверчиво смотрел в глаза Шадрина, будто взглядом хотел сказать: «Да я расшибусь, а переведу за шесть дней… Ночами буду сидеть, а одолею…»

Никто из учеников и учителей школы не знал, что Шадрин готовил Бутягина к поступлению на юридический факультет Московского университета. Это была их тайна.

VII