– А твое – соблазн. В конкурсе мокрых рубашек я бы голосовал за тебя и предпочел бы и дальше исподтишка пялиться на твои заманчивые округлости, но, исключительно из внутреннего благородства, сделаю так. – Он щелкнул пальцами, и по телу Тиль пронесся горячий сухой вихрь.
– Как любезно с твоей стороны, – фыркнула она, убирая за уши высушенные встопорщившиеся прядки.
– Любезный и бестактный – я личность, полная контрастов, – сказал Ланс, поднимаясь и следуя за Тиль. – А где этот обещанный диван? Он не слишком жесткий? Может, поспим вместе?
– Ты сто лет лежал в железном гробу, тебе не привыкать, – отрезала Тиль. – К тому же ты можешь сделать койко-место даже из куртки, так что как-нибудь устроишься.
Она остановилась посреди гостиной, вдоль двух окон которой стояли одинаковые диваны, а в углу – покосившийся узкий шкаф, подпертый аккордеоном.
– Выходит, мы все же будем спать вместе, – расцвел улыбкой Ланс.
– Комнаты всего две, а Ульрих храпит как паровоз, к тому же сейчас от него наверняка несет рыбой, – пояснила Тиль. – Но спать мы будем по отдельности.
Ланс сел на край продавленного дивана, скрипнувшего под ним всеми пружинами, состроил жалобное лицо, но Тиль сунула ему в руки стопку белья, найденного в шкафу, а сама направилась к входной двери.
– Ульрих! Не ешь сырую рыбу, сколько раз тебе говорила! – воскликнула она, открыв дверь. – Это вредно!
В ответ послышались виноватое «у», ворчание и хруст хрящей.
– Мы переночуем здесь, а в пансион вернемся утром. Устроимся в гостиной, спальня твоя, – добавила Тиль троллю.
Ланс тем временем встал, положил белье на подлокотник, критически посмотрел на старую обивку диванов, цвет которой давно стерся до невнятного серо-зеленого, и взмахнул руками, как дирижер.
– Ох, – только и сказала Тиль, когда закрыла входную дверь, обернулась и посмотрела в комнату, которую теперь почти полностью занимали две кровати, едва не соприкасающиеся краями.
– Прошу. – Колдун похлопал рукой по алому шелковому белью.
Тиль присела на другую кровать, застеленную белым, выжидающе посмотрела на Ланса, который так и продолжал на нее пялиться.
– Отвернись!
– Ах да, – спохватился он, закрыл глаза одной рукой, слегка расставив пальцы.
Вздохнув, Тиль сжала правую руку в кулак, и комната погрузилась во мрак.
– Так нечестно! – возмутился Ланс. – К тому же я боюсь темноты! Включи свет!
Когда он нащупал выключатель и щелкнул им, Тиль уже лежала в кровати, свернувшись калачиком под белым одеялом. Светлые волосы разметались по подушке, а синие глаза смотрели на Ланса настороженно.
– Знаешь, Матильда, – сказал он, расстегивая рубашку, – может, то, что мироздание трещит по швам от выброса магии, не случайно. Возможно, маги – это нечто, противоречащее самой сути мира.
– Об этом ты тоже в гробу думал?
– Нет, это я сейчас решил, когда посмотрел на тебя, такую милую и невинную даже после нескольких сотен лет не самой легкой жизни, – пояснил он, снимая рубашку. Поглядев по сторонам, повесил ее на угол шкафа. – Первый маг родился от союза анаэта и человека. И, возможно, тот ребенок был плодом насилия. Зачем воплощению красоты и гармонии опускаться до низменного человека? В этом есть нечто неправильное.
– Тем не менее тот ребенок, первый маг, был плодом любви, – возразила Тиль, закрывая глаза. – Анаэты не могут зачать по-другому.
– Правда? – заинтересовался Ланс, расстегивая штаны. – Поэтому у тебя нет детей? Ты никогда не влюблялась? А как же Анри?
– Формулируй третий вопрос, получи свой последний поцелуй и проваливай, – сонно пробормотала Тиль.
– Куда ж я теперь денусь, – возразил Ланс. – Даже мост обвалился.
– Спи, – сказала Тиль. – Завтра решим. Сделаешь самолет из машины, дирижабль из гармошки или воздушный шар из своих салатовых трусов.
– Ты заметила, – ухмыльнулся он.
– Сложно было не заметить. Спокойной ночи, Ланс.
Свет в трехрожковой люстре потускнел, но не погас окончательно, так что под потолком остались три желтых светлячка.
– Спокойной ночи, – ответил колдун, устраиваясь на кровати и сдвигаясь на край, поближе к Матильде.
В полумраке глаза Ланса светились, как у кота. Тиль некоторое время наблюдала за ним через полуприкрытые ресницы, а потом задремала. Сквозь сон она слышала, как Ульрих протопал через гостиную в свою спальню, оставив густой шлейф рыбного запаха. Потом стало холодно, и кто-то заботливо подтянул ее одеяло выше, подоткнул его сбоку. Дождь с новой силой забарабанил по подоконнику, и Тиль провалилась в сон, глубокий и темный, как колодец. Или как могила, из которой не выбраться, как ни кричи.