Крылья Мастера / Ангел Маргариты

Утром он выглядел хуже смерти, не спал в ожидании ареста. Но к нашему удивлению, поезд медленно и даже нехотя миновал Новочеркасск, где мы стояли полчаса, затем - Ростов-на-Дону, и Миша заметно повеселел, ибо здесь было самое удобное место взять нас за цугундер в случае чего. А когда мы стали приближаться к Батайску, то вообще заказал чаю и бубликов.

И вот мы сидим, пьем чай, хрустим бубликами, как вдруг Миша посмотрел в окно и сказал упавшим голосом:

- Это точно за нами...

Я посмотрела: по перрону озабоченно поглядывая на наш вагон шли двое в кожанках, косоворотках и армейских сапогах. За пазухой у них было по револьверу. Мы перестали жевать и с ужасом уставились на дверь. Через мгновение в неё требовательно постучали.

- Открой... - мотнул головой Миша, - у меня отказали ноги...

Я поднялась и открыла. Во мне не было ничего, кроме пустоты. Всё было кончено.

- Булгаков Михаил Афанасьевич? - спросил тот, который был русским, - и Регина Сергеевна Булгакова?

- Да... - простонал Миша, - это мы...

- ОГПУ по ростовской области! - предъявил бумагу.

Второй был грузином, с буйной шевелюрой из-под кепки.

- Проходите, - выдавил Миша, - и подвинулся в угол, к окну.

Они вошли, сели на скамью к Мише, очень культурно и даже стеснительно, что меня удивило. Русский, фамилию которого я запомнила: Григорий Моногаров, спросил:

- Когда вы в последний раз видели главного редактора журнала Дукаку Трубецкого?

Миша, бледнее смерти, ответил:

- Позавчера, часов... во сколько? - повернулся он ко мне, выигрывая время, чтобы прийти в себя.

- К вечеру... - сказала я тоже неспешно, - в шестнадцать... а пять он ушёл...

- А где вы были утром? - быстро, как на допросе, спросил Григорий Моногаров

- В поезде... - удивился Миша и даже пошевелился, ибо дело, кажется, было не в злополучном письме.

Григорий Моногаров осуждающе, как мне показалось, посмотрел на грузина, мол, чего ты выдумываешь?

- Я тебе сразу сказал... - укорил его грузин почти без акцента, но с характерным эмоционально жестом.

- Сегодня в пять часов утра он был убит возле дома выстрелом в голову, - сказал Григорий Моногаров, твёрдо глядя на нас и, вероятно, проверяя нашу реакцию.

- Ё-моё! - вырвалось у Миши. - Не может быть!

Я же промолчала, только прижалась к окну. Мне было страшно.

- Зачем он к вам приходил? - спросил грузин со своим эмоциональным жестом рукой.

- Он принёс весть о смерти Юлия Геронимуса, директора первого столичного издательства, - сказал Миша, - который утонул год назад в Клязьме.

- Да, да мы в курсе, - остановил его грузин. - Это понятно. А зачем приходил?

Миша побледнел и выпучил глаза. Я испугалась, что его хватит удар.

- А не передавал ли он от вам письма или какие-нибудь бумаги? -помог ему Григорий Моногаров.

- Передавал... - сказал Миша и достал злополучное пиво из папки с пьесой, которая лежала на столе.

Григорий Моногаров твёрдой рукой открыл конверт, вытащил письмо и с недоумением сказал, протягивая его грузину:

- Это по твоей части...

Вид у него был крайне озабоченный.

- А что случилось?.. - наконец выдавил из себя Миша.

- Минуточку... - остановил его Григорий Моногаров и вопросительно уставился на грузина.

Чем больше его товарищ читал письмо, тем больше его лицо выражало недоумение.

- Это сказка... - пожал он плечами. - Ха!

- Сказка?.. - удивился Григорий Моногаров.

- Ну да. О медведе и муравье. Медведь пришёл к муравью и стал испрашивать у него совета, как ему лучше провести зиму...

- Подожди... - остановил его Григорий Моногаров, - а дальше?..

- А дальше подпись главного редактора и приписка: "Главному редактору детского издательства "Сцавлани" Ираклию Вахтангишвили".

- И всё?! - удивлению Григорий Моногаров не было предела.

- А что ещё? - потряс письмом грузин. - Я таких сказок в детстве много читал. Ха! - он чисто по-грузински дёрнул рукой, мол, какие ещё разговоры?

- Так... - поднялся Григорий Моногаров, видно, он был старшим, - письмо мы изымаем на экспертизу. - А вам, товарищи литераторы и театралы, счастливой дороги!

- До свидания! - культурно-вежливо сказал грузин, надел в дверях кепку и ушёл вслед за Григорием Моногаровым.

- Слава богу... - простонала я и посмотрела на Мишу.

- Я ничего не вижу, - ответил он, - я ослеп..."

***

"Это стало началом конца. Я сразу поняла, о чём предупреждал полковник Герман Курбатов.

Внезапно в купе вошла проводница и вручила нам телеграмму-молнию.

Я прочитала: "Главрепертком" отменяет пьесу "Батум" тчк. Экспедиция отменяется тчк. Возвращайтесь тчк."

Сталин тоже предал нас! Но это уже было неважно, это было каплей в море нашего страдания.

Миша сказал, глядя на меня невидящими глазами:

- Всё кончено! Возвращаемся в Москву! Надо срочно дописать роман!"

***

- В чём дело? Что произошло? - гневно спросил Герман Курбатов, хотя, конечно же, был в курсе дела.

- Всё было на мази... - от страха перешёл на жаргон Ларий Похабов, - он должен был только сильно испугаться... письмо мы подменили... Но...

- Не продолжайте... - как от кислого, сморщился Герман Курбатов.

Ему было невыносимо больно услышать то, что он должен был услышать.