Крылья Мастера / Ангел Маргариты

- А что в Париже? - возмутилась я. - Что? Толстого там уже нет. Он в Москве. Здесь ты пишешь, потому что зол, а там? Там другие люди, она потянут тебя в своё болото и заставят делать то, что им нужно, а здесь тебя забудут, как всех других, бросивших родину.

Он помолчал, не ожидая от меня таких слов, а потом мечтательно сказал, не поверив:

- Нет... ты не права... Париж!!!

Он явно витал в облаках и не понимал ситуации.

- Я права... - напомнила я ему, - я так права, что посмею тебе напомнить о лунных человеках!

- К чёрту лунных человеков... - пробормотал он угрюмо, - всю жизнь мне сгубили!

- Тихо ты! - оборвала его я, имея в виду, что они слышат каждое наше слово.

- К чёрту! - намеренно громко сказал он, глядя в самый дальний тёмный угол комнаты.

- Однако без них ты вообще ничего бы не сделал! - ехидно напомнила я и едва не проговорилась о полковнике Германе Курбатове, но вовремя прикусила язык.

- У меня и без них всё получится! - самоуверенно заявил Миша. - У меня прекрасные мозги!

Почему-то я была уверенно, что именно так говорить нельзя, что самоуверенность наказуема, как порок, и стоит на втором месте после вранья.

- А тебе не кажется, что они ювелирно вправили тебе эти самые мозги? - ехидно спросила я.

- Не кажется! - отреагировал он живо. - Нет! Вот возьму письмо! - пригрозил он так, что я поняла, обязательно возьмёт, даже несмотря на все мои протесты.

- И не вздумай! - возмутилась я. - А вдруг это провокация?!

- А если не провокация?! - сел он, опершись на подушку, и в лунном свете лицо его казалось мертвенным. - Если всё реально! Если у нас появился единственный шанс?! Заживём! Деньги есть!

- Если ты о моём ридикюле, то забудь! - остудила я его пыл.

Я вынуждена была рассказать ему о моём способе добывания денег и о полковнике, но только в ракурсе этой проблемы, не более. Ещё неизвестно, как к этому отнесётся Герман Курбатов?

- Тебе жалко... - отвернулся он к стене.

- Миша... - горячо зашептала я, - для тебя мне ничего не жалко! Но сам подумай! Кому мы там нужны?

- Ты - мне! Я - тебе! Напишу романы! Издам! - предался он мечтам, - нам будет рукоплескать мир!

- Ты здесь допиши "Мастера и Маргариту"! - твёрдо сказала я ему. - Ведь сколько лет мучаешься!

- Оттого и мучаюсь, что не могу! - вспылил он. - Не моё это! Не понимаю я его! Я всё время сползаю в насмешливость и ехидство! Мне это надоело! Я хочу нормального, полновесного романа, с любовью и отношениями. А здесь на фоне революционного бардака какая-то мистика! Полнейший абсурд!

И он рассказал мне, что накануне к нему во сне приходил главный инспектор Герман Курбатов и потребовал: "Прекрати сводить счёты! Убери все известные фамилии и экивоки на личности". "И я понял, что опасность реальна, как никогда", - сказал он мне очень серьезно.

- Я тебя уверяю, - вспомнила я слова полковника Германа Курбатова, - твой роман станет бестселлером мирового уровня!

Большего я не могла ему сказать. Я и так сказала слишком много.

- Ха-ха-ха! - раздельно рассмеялся он. - После моей смерти! - добавил уныло, и как в воду глядел.

Сердце моё облилось кровью. Теперь я знала, что так будет всегда, как только мы затеем разговор о романе "Мастер и Маргарита", что я начала страдать, как никто иной, и что это мой крест до конца дней моих. Роман, вокруг которого крутилось столько страстей, сделался камнем преткновения для странных сил, которые для большинства людей в обыденной жизни незнакомы.

- Спи! - сказала я. - Утром придёт машина!

- Да... - пробормотал он, повернулся на бок и уснул".

***

"Утром, казалось, что мы забыли этот разговор. Я пытливо посмотрела на него, но лицо у него было весёлым и беспечным. Он брился и уже был весь в дороге и новых приключениях. Ну слава богу, подумала я, авось пронесёт.

В десять за нами пришла машина, мы сели и поехали на Курский вокзал.

С нами ехали: главный художник Тарас Паникоровский, третий режиссёр Вольф Баракин и администратор Максим Агапитов. И мы не знали, кто из них соглядатай власти.

Все трое в купе через вагон, а мы - в мягком.

Максим Агапитов, рыжий молодой человек с чернеющими зубами, сказал:

- Приходите, у нас "хванчкара" есть! - он дёрнул сеткой, в которой звякнули бутылки.

- Всенепременно, - мимоходом среагировал Миша, подсаживая меня в вагон.

Я поняла, что никуда не пойдёт, а будет обсуждать со мной план побега. Мороз пробежал у меня по коже.

- Приходите, приходите, - сказал Тарас Паникоровский, человек, обременённый заметным брюшком и перхотью на ушах.

Незаметно для Миши, он волочился за мной, когда я порой приходила к Мише в театр. Я всегда делала вид, что его не замечаю и не позволяла ему перейти границы приличия.

Третий режиссёр, высокий, интеллигентный Вольф Баракин, подал Мише чемодан. Миша сделал всем ручкой, и мы пошли в купе.

Миша явно нервничал, подталкивая меня, хотя старался не подавать вида, но я-то хорошо его знала.

Однако, к моему удивлению, мы молча поужинали курицей, которую я взяла, и легли спать. Миша пить вино не пошёл. Я поняла, что всё-таки взял злополучное письмо Дукаки Трубецкого и готовился к самому худшему.