Крылья Мастера / Ангел Маргариты

Пьеса о молодом Сталине была последней соломинкой, за которую он инстинктивно ухватился. "Или пан или пропал", - сказал он Гэже, имея в виду что позиция общества к нему настолько враждебна, что дальше некуда, и лишь только пьеса о Сталине способна была переломить обстоятельства. В этом плане идея Булгакова была идеальна: одним выстрелом убить трёх зайцев, восстановить доверие Сталина, его политического антуража и реабилитироваться в глазах безапелляционно настроенного народа, выбив тем самым из рук врагов все главные козыри предубеждения. Начнётся новая жизнь, воодушевлённо думал Булгаков, рисуя в воображении рукоплещущие волны масс.

- Поздравляют, - смело воскликнул Дукака Трубецкой, делая вид, что не замечает натянутого отношения к себе, - от всей души! - Демонстративно и со значением налил в стаканчик самогона и выпил одним махом, поцокав языком в знак его высоких вкусовых качеств, посмотрел на Булгакова, а потом визгливо спросил, - ты до сих пор ничего не знаешь?.. - льстиво заглянув в глаза Булгакова.

Самое время было выкинуть Дукака Трубецкой за порог, но Булгаков сдержался, лишь поморщился и удивился.

- Чего не знаю?.. Гэже, - отвернулся с презрением к дешёвым фокусам Дукаки Трубецкого, - дорогая, принеси что-нибудь закусить! - крикнул он.

Он решил, что Дукака Трубецкой припёрся клянчить денег. Деньги были, но давать их Дукаке Трубецкому не имело абсолютно никакого смысла. Пусть его Юлий Геронимус кормит, подумал Булгаков, своего денщика.

Регина Сергеевна принесла варёную баранину, горчицы, хлеба и стаканы. При ней Дукака Трубецкой таинственно замолчал и принял многозначительный восточный вид, означающий: при женщине о делах ни слова.

- Выпьешь с нами? - нарочно спросил Булгаков, чтобы озлить Дукаку Трубецкого.

- Нет, я такую гадость не пью, - ответила Регина Сергеевна с укором и взглянула Булгакова, мол, не перебери, и ушла.

- Я же понимаю... - сладострастно поморщился ей вслед Дукака Трубецкой. - Молодая жена и всё такое...

- Э-э-э... - с угрозой предупредил его Булгаков, - не про твою честь! Что случилось-то? - И на правах хозяина разлил по стакан самогон, нацеливаясь на баранину с горчицей.

- А ты точно не знаешь?.. - загадочно посмотрел на него Дукака Трубецкой и тоже потянулся за закуской, от которой исходил сладостный запах специй.

Его подбитый глаз смотрелся, как светофор на тёмной дороге. Булгаков начал что-то подозревать, например, проказу у половины Москвы.

- Сейчас ткну сюда, - пообещал он, показав на горчицу.

- Утонул... - прожевывая кусок мяса, торжественно шмыгнул носом Дукака Трубецкой. - Утонул на святках!

- Когда?.. - понял Булгаков причину прихода Дукаки Трубецкого и моментально прочистил осипшее горло.

Ну да, обычно они везде шлялись вместе, а нынче Дукака Трубецкой - один. Как я сразу не догадался, подумал он, цепенея от траурных мыслей.

- В прошлом годе, однако, - непонятно почему с укором сказал Дукака Трубецкой, - катаясь на Клязьме.

Булгаков с изменившимся лицом налил себе самогона, не предлагая Дукаке Трубецкому, и выпил. Он вспомнил, как пришёл к Юлию Геронимусу зимой в женской шубе и поиздевался над ним всласть за его беспомощность в литературе. Ему стало совестно. Таких, как Юлий Геронимус, пруд пруди, и ещё столько же в окрестностях Москвы, что ж всех презирать? Презиралки не хватит, подумал он сокрушенно.

- Мне никто ничего не сказал!.. - упрекнул он с каменным лицом.

Он не хотел раскрывать то, о чём подумал: всё же Юлий Геронимус был его другом, пусть аховым, пусть гоновеньким, но другом, которых в жизни не так уж много.

- Так вы ж... на ножах... - выжидательно посмотрел на него Дукака Трубецкой, скосив голову, и бесхитростно поскрёб себе морду лица.

И Булгаков неожиданно для себя купился на этот дешёвый приём: ему стало жаль прошлого, друзей, с которыми разошёлся и больше никогда не увиделся, оказывается, до могилы, и, конечно же, Тасю, которую самозабвенно любил. Всё кануло в небытие! Ему стало страшно. Жизнь была безжалостна, как карцинома.

- Ты... это... не форси! - возразил он с горя, давая понять, что всё это полнейшая ерунда, друг он всегда остаётся другом, почитай, до конца жизни.

- О... о... о... - юродствуя, простонал Дукака Трубецкой и завихлял для острастки плечами, намекая на попытку отравления, Ракалию и прочие инциденты типа дуэли и сплетен за спиной Булгакова. Кое-кто на это купился и вовсю шустрил в правительстве перед Сталиным, дабы только опорочить Булгакова.

Но Булгакову было не до его шуточек. Он хотел спросить, помог ли кто-то Юлию Геронимусу, что сейчас дюже модно, или он сам прыгнул за борт в чёрную, ледяную воду, но не спросил. Какая разница, подумал он, "внутренняя эмиграция". Но почему? Мысль о том, что Юлия Геронимуса банально убили, поразила его. За что? Уж куда меня сподручней, подумал он, и ещё раз удивился судьбе, которая имела очень странные, если не сказать, нелепые предпочтения.

- А-а-а... - с пониманием отозвался Дукака Трубецкой, открыв плоский, как у леща, рот с выбитым зубом, и заскулил в своём вечно идиотском сарказме. - Я неделю пил!