Крылья земли

В комнату, где жил Северцев, привели нового жильца. Теперь все четыре койки были заняты. Новый жилец почему-то с первого взгляда не понравился Северцеву. Он вошел с большим и солидным кожаным чемоданом, и Северцеву показалось что-то неприятное даже в том, как он раскладывал на тумбочке зубную щетку, одеколон и бритвенный прибор.

Нового соседа звали Солодовников. Лицо у него было такое, которое почти не припоминается впоследствии: мелкие, расплывчатые и невыразительные черты, как будто кто-то провел по нему рукой и смазал неосторожно, как смазывают сырую еще фотографию.

Солодовников, очевидно, не привык теряться ни в каких обстоятельствах: не прошло и нескольких минут, как он уже говорил своим новым знакомым:

— А что, можно здесь погулять, ребята? Денег хватит. Вы не стесняйтесь. Вино можно в комнате держать?

— В комнате нельзя, но напротив есть ларек, — объяснил ему Карцев. — Туда можно ходить перед обедом. А денег здесь много не надо. Живем на всем готовом. Как в армии.

— Одеяла здесь неважные, — сказал Солодовников и деловито пощупал свое одеяло. — Могли бы получше дать.

— Вам надо сходить позавтракать, — сказал Карцев. — Здесь для прибывших оставляют завтрак.

Солодовников вышел. Северцев посмотрел ему вслед. У Солодовникова был широкий и коротко стриженный затылок, образующий складки. «Как ветчину, можно резать», — с неожиданной неприязнью подумал Северцев. Он еще раз посмотрел на дверь, которая закрылась за Солодовниковым, и сказал Карцеву:

— Вот не повезло. И зачем его к нам привели?

— Чем он тебе не понравился? — удивился Карцев. — Обыкновенный человек. Ты иногда уж очень строго на всех смотришь. Учитель. Ортодокс. Пошли купаться!

Они пошли купаться. Лежа в теплой, чуть колышущейся воде, Северцев думал о том, что совершенно нет никаких оснований для того, чтобы ему не нравился Солодовников; и в то же время ему казалось, что все вокруг уже не такое, как было, — и белый дом с колоннами, видный с берега, и высокие кусты олеандров, и вечнозеленый мирт с круглыми и жесткими глянцевитыми листьями, как будто на все это при ярком солнце легла какая-то смутная тень. Ему казалось, что среди высоких кустов он снова видит этот широкий и жирный бритый затылок, чем-то напоминающий даже не затылок, а лицо человека…

Очевидно, дело было в том, что этот новый их сосед совсем не соответствовал настроению Северцева — тому настроению, когда хочется, чтобы все люди вокруг тебя казались лучше, нравились…

Ему очень хотелось, чтобы здесь все люди нравились с первого взгляда. Может быть, потому, что больше других ему нравилась Мария Васильевна. И он, когда оставался один, все время вспоминал ее смех и ее темные, чуть лукавые глаза, мягкий изгиб бровей и ее привычку чуть сдвинуть брови, когда она сердится; но не это было в ней самое главное. С каждым днем он все больше чувствовал, что ему ее надо видеть и надо слышать ее голос; и, очевидно, это было в ней лучше всего. Все, что она делала, — как смеялась, носила платье, говорила о самом серьезном или просто о пустяках, — все в ней нравилось. Трудно было только то, что он не мог ей сказать ничего серьезного: он знал, что все равно они скоро расстанутся и что она любит мужа. Пускай. Счастье может быть и не в этом. Глядя на нее, он чувствовал, что одиночество его кончилось. Одни привозят из Крыма шкатулки из ракушек или тросточки с подписью: «Привет из Ялты», а он, Северцев, привезет внутри себя освобождение от горя, которое на долгие годы сковало как параличом, сделало его слишком суровым, труднодоступным другим людям… Лежа в теплой и густой морской воде, он думал о том, что даже трава, прибитая копытом, снова поднимается к солнцу.

А дни все шли. Как будто бы, на первый взгляд, они начинались и кончались одинаково: купанье, завтрак, снова купанье, обед; потом, когда стемнеет, гулять по дорожкам парка. До самой ночи. Все казалось одинаковым, как будто ничего не случилось.

День шел за днем. Утром над ровным и бесконечным, все больше светлеющим морем вставало солнце.

Утром, проснувшись в своей комнате, Северцев видел прежде всего Солодовникова, который спал на койке напротив. Северцев просыпался рано. Если Солодовников спал лицом к стене, то Северцев, едва открыв глаза, видел его затылок; или же видел его лицо, такое, что оно казалось почему-то прыщавым, хотя прыщей на нем не было… Видеть утром Солодовникова было неизбежно, и Северцев изо всех сил старался привыкнуть к этому.