Крыло беркута. Книга 1

— Тут нет ни твоего, ни моего, — отрезал десятник и наставительно устремил вверх указательный палец. — Все тут ханское. Все принадлежит великому хану Сафа-Гирею.

Шагали принял это за намек: потянешься к ханскому — шкуру спущу. Но десятник неожиданно заключил:

— А из тебя, похоже, воин получится. Хваткий егет. И впредь не упускай, что можно прибрать к рукам. Уловил?

На следующий день вечером снова появился воин, с которым Шагали подрался из-за Гнедого. Тот чуть не плакал — не драться пришел на этот раз, а не зная, как быть, куда податься. Свой десятник исхлестал его плеткой за то, что лишился коня, и отлучил от общего котла. Шагали встретил его равнодушно, ни вражды, ни сочувствия не выказал.

— Конем велит обзавестись, — пожаловался парень. — Грозит повесить, коль не обзаведусь. Потерявшего оружие или коня тут не щадят.

— А где твой конь? — спросил Шагали. — С которым ты сюда пришел?

— Я без коня пришел.

— Украли, что ли?

— Нет, не было у меня коня. Совсем не было.

— Совсем?..

Парень с виду был из тех, о ком говорят: «Такой топнет, так и железо лопнет». Словом, здоровяк. Широкоплечий, круглолицый, загорелый. У Шагалия в голове не укладывалось, чтобы здоровый сильный человек мог жить вовсе без коня.

— А ты откуда? — полюбопытствовал он.

— Я-то? С Шангыта. Слыхал? Это там, у гор… Мы — булгары…

— Звать тебя как?

— Шарифуллой. Мы с братом Газизуллой вдвоем пришли сюда. Он к ремеслам способный, так его взяли на ханские работы. А я, видишь, в войско угодил.

— В ваших краях что, лошадей нет?

— Есть. Много их там.

— Почему же ты без лошади?

— Никто не дал.

Тут Шагали, исходя из собственного опыта, предположил:

— Можно же было, наверно, взять жеребенка из отцовского косяка и вырастить…

— Видишь ли, у деда косяк пошел наперекосяк. А отец и рад бы дать, да нет возможности поймать…

Шагали не понял присказку.

— Ты бы корок[51] сделал!

— Дурень ты, что ли? — удивился Шарифулла. — Были бы лошади — и без корока можно поймать. Зачем, думаешь, мы в Казань пошли? Я потому в ханское войско и угодил, что коня хотел добыть. Вот и добыл… у тебя.

— А хан разве не дал?

— Жди, даст! Тут одна надежда: в походе разживиться. Двух коней добудешь — один твой.

— А второй?

— И впрямь ты дурень, брат! Второй хану достается. Порядок такой: коль двух коней добудешь, войсковой турэ в награду повесит тебе на шею талисман, отдаст одного коня и отправит домой… Эх, вернуться бы мне из похода со своим конем! — Шарифулла даже зажмурился мечтательно, но, вспомнив, что в поход-то пешим ходом не пойдешь, попросил Шагалия: — Слушай, у тебя теперь два коня. Одолжи мне одного, а?

— У меня того отбрали, как только Гнедой нашелся…

Сердце у Шагалия было отзывчивое. Обычно, когда у него что-нибудь просили, он старался помочь. Но на Шарифуллу вдруг разозлился, Вот нахал! Гнедого украл, вверг человека в беду, а теперь еще и помощи просит!

— Еще у кого-нибудь умыкнешь, — процедил он сквозь зубы. — Ты ведь уже наловчился…

Шарифулла в ответ ничего не сказал. Может быть, и сам как раз об этом подумал. Вздохнув, он взглянул в небо. Выражение его лица говорило: «Скорей бы стемнело. Не жить мне, коль сегодня же не уведу у кого-нибудь коня».

Не попрощавшись, Шарифулла пошагал в сторону Арского поля.

21

Хан Сафа-Гирей не любил оттяжек в задуманном деле. Так же, как его предшественники на казанском троне, полководческим искусством он не отличался, но одно усвоил твердо: стадо сыто в поле, войско — в походе. Невоюющий воин — тягость для казны. И коль уж ты поднялся на такую высоту власти, что заимел войско, — не топчись на месте. Либо воюй, либо время от времени щекочи соседей, набегая за барымтой. Это хан воспринял как священный завет предков.

И на сей раз он все решил быстро: не дожидаясь, пока войско должным образом подготовится, выступил на Муром.

Насколько войско Сафа-Гирея было пестрым по составу, настолько же разнились мысли и чувства участников похода. Одних на чужую землю погнало желание поесть-попить вволю. Другие, вроде Шарифуллы, надеялись разжиться лошадью. Третьи, правоверные фанатики, шли мстить иноверцам за то, что они — иноверцы; иные из них, отрешившись от набивших оскомину мирских страстей, решили покончить счеты с земной жизнью в «священной войне». Поднаторевших в грабежах, озверевших в славном войске Сафа-Гирея, хитрых и жадных юзбашей гнало стремление захватить побольше чужеземных богатств, чтобы пожить до следующей барымты в полное свое удовольствие. А у одного из воинов была из ряда вон выходящая цель: отыскать жену.

Унижения, обрушившиеся на Шагалия в ханском войске, пошатнули его решимость осуществить это благое намерение. Но когда он, обвешанный оружием, сел на коня и в строю своей сотни, вздымая пыль, промчался мимо хана, когда почувствовал себя частицей грозной силы, душевные муки, выпавшие на его долю в последние дни, как-то забылись, даже стало весело.