Крыло беркута. Книга 1

«Не опередил ли меня кто-нибудь другой? — мелькнуло в голове Шакмана. — Но нет. Следов не видно. Над разоренным становищем кружились бы стервятники, каркали вороны… Никто на енейцев не напал, сами поднялись и ушли куда-то. Перехитрил меня коварный Байгубак! Удрал!..»

24

Когда Байгубак глянул вслед удаляющемуся тамьянскому посольству, первым его порывом было — послать погоню, задержать и унизить этих вестников зла наказанием. Но он тут же отказался от своего намерения. Побоялся худой славы. Подняв руку на послов, откуда бы они ни были, даже просто припугнув их, чести себе не прибавишь. Послы не подлежат казни. Это неписаный закон всех племен.

О другом надо было думать: как отвести удар Шакмана, обладающего большей силой?

Байгубак не нашел ничего иного, как осуществить свой давний замысел. Поднял племя и увел с земли предков. Печально, а что поделаешь! «Пусть тамьянские собаки побрешут в ярости на пустое место, — думал он. — Пусть взбесится надменный Шакман, оставшись с носом».

Человек, плывущий в лодке, когда-нибудь должен пристать к берегу. И племя, покинувшее родную землю, не может вечно скитаться. И оно должно когда-нибудь остановиться, найдя место для самостоятельного существования или, коль вынуждают обстоятельства, присоединиться к другому племени.

У Байгубака возникала мысль присоединиться к племени Ирехты. Казалось, жизнь станет поспокойней, если заручиться покровительством Асылгужи-тархана, — ему благоволит хан. Но в последнее время пошли слухи о неладах в этом племени, о недовольстве родов, примкнувших к нему. Говорили недобро и о самом Асылгуже. Что-то там у них происходит: то ли кара-табынцы не ладят с ирехтынцами, то ли глава рода Исянгул-турэ не может ужиться с Асылгужой-тарханом. Якобы, из-за этого лишились покоя и таныпцы, кайпанцы, гарейцы, потянувшиеся к ирехтынцам.

Байгубак не стал докапываться до причин чужих раздоров. Дыма без огня не бывает, в племени Ирехты не все благополучно — достаточно было знать это.

Под крылом неспокойного племени покоя не обретешь, рассудил Байгубак. Лучше поискать место для независимого существования. Тарханство Асылгужи приманивает внешним блеском, порождает напрасные надежды. Спору нет, хан освободил его от ясака. Но какой от этого прок остальным? Подпавшие под власть тархана роды не выгадывают ни пылинки, должны платить ясак даже исправней и в большем, чем прежде, размере, ибо благоволение хана поистине драгоценно. Кроме того, потерявшие самостоятельность теряют и символ независимости — свой боевой клич, вместо своего священного древа и птицы должны почитать чужие святыни.

Хоть и немногочисленны енейцы, но горды, такие условия им не подходят. Решив — будь что будет, Байгубак повел племя в обход ирехтынских земель, с тем, чтобы поискать пристанище северней. Переправившись на связанных наскоро плотах через Сулман, племя направилось в междуречье Ижа и Карымкаса…

Шакман-турэ, разъяренный, как волк, у которого чуть ли не из пасти вырвали ягненка, готов был пуститься по следам енейцев, чтобы настичь их и разгромить. Попадись Байгубак ему в руки — разорвал бы на куски. Но ярость понемногу спала. А дома Шакмана ждали новости, заставившие начисто забыть о Байгубаке.

Оказалось, что на следующий же день после выступления тамьянцев в поход в их главное становище, к горе Акташ, нагрянул с целой оравой армаев и погонщиков скота казанский баскак Салкей. Шакман узнал об этом от своих дозорных, встреченных на обратном пути.

Давно было сказано: куда баскак глянет, там все вянет. И еще говорится: баскак, нагнав страху, отнимет и последнюю рубаху. Внезапно напавший грабитель обирает свою жертву торопливо, а баскак делает это не спеша, открыто.

Объездив соседние племена, выжав там все, что можно было выжать, отправив в ханскую казну, что надлежало отправить, Салкей решил подольше задержаться на тамьянской земле, чтобы внимательно осмотреться, самолично побывать во всех ее уголках, проверить достоверность дошедших до него слухов о плутовстве Шакмана. В племенах, где побывал баскак, нашлись угодники, — известно, дурная овца в любой отаре водится, — нашлись угодники, которые напели ему, что Шакман имеет утаиваемые от ханского взора богатства, да вдобавок скрывает в лесу каких-то подозрительных людей.

Достоверными окажутся эти сведения или нет — не так уж было важно. Главное — у Салкея как бы появились дополнительные основания прижать Шакмана к ногтю, перевернуть в племени все вверх дном, вытрясти из него как можно больше, дабы и хана порадовать солидным ясачным сбором, и себя не обидеть. Какой баскак не мечтает отличиться перед ханом! Кому не хочется подняться повыше по ступенькам знатности и в конце концов, понемногу накопив богатства, встать вровень с теми, кто чувствует себя в ханском дворце, как рыба в воде, кто окружает трон! Салкей тоже спал и видел это.