Крыло беркута. Книга 2

Юмагулу, конечно, не понравилось, что его сравнили с заблудившимся жеребенком. Он обиженно проворчал:

— Я не заблудился, просто осматриваю ваше становище. И я — не жеребенок.

— Конек, что ли, молодой? — засмеялась молодушка. — Тогда бы тебя в косяк перевели, а ты, я вижу, еще в стороне от косяка… Идите, идите, погуляйте. Вы друг для дружки — самая ровня.

Будь Юмагул года на два старше — взрослые допустили бы его в свой круг, «в косяк», пригласили бы вместе с дедом на угощение к предводителю племени. Но пока приходилось мириться с положением «жеребенка».

Молодушка, сведя таким вот образом двух подростков, ушла по своим делам. Девочка и переданный на ее попечение юный гость стояли, не решаясь взглянуть друг на дружку, не зная, как дальше быть. Но сколько можно так стоять? Кто-то из них должен был начать разговор, а нет, так оставалось только молча разойтись.

Скорее всего они и разошлись бы, если б неподалеку в кустах не свистнула какая-то пичуга. Они обернулись на этот свист, улыбнулись, и улыбка помогла преодолеть отчужденность, сблизила их. Юмагул тоже тихонечко свистнул, пичуга отозвалась. И гость, и хозяйка разом засмеялись.

— Никак ты знаешь птичий язык? — сказала Айбика, уже дружелюбно глядя на Юмагула. — Ну-ка, свистни еще раз!

Юмагул воодушевился, свистнул и раз, и другой, но пичуга больше не отзывалась. Тогда он принялся посвистывать, подражая другим птицам.

— Фьють! Фью-тю-тю! Фюит-ти-ти!..

Юмагул умело воспроизводил посвист и голоса многих птиц. Айбика с детской непосредственностью, заинтересованно слушала его.

— Еще! Еще! — требовала она. Девочка и сама попробовала посвистеть, но у нее не получалось так здорово, как у Юмагула.

Тем временем поднялся шум-гам, бурзянские мальчишки вернулись с охоты. Айбика, даже не попрощавшись, скрылась в своей юрте.

Вот и все, что произошло между ними.

Два года спустя Юмагул приехал в становище бурзянцев в свите жениха на свадьбу дяди своего, Шагалия. Не насвистывал он на этот раз птичьи песни и Айбику увидеть не довелось. Когда другие веселились, участвуя в свадебных торжествах, в праздничной байге, он потерянно бродил, не находя себе места. Никак он не мог представить девочку с ясным лицом, с загоревшимися тогда от восторга глазами в роли нынешней невесты, больше того — своей будущей енгэ. Он не мог решить, жалеть ее должен (ведь дядя, Шагали, казался ему уже старым) или радоваться тому, что Айбика переедет в становище тамьянцев. Ночью в юрте, специально поставленной для сопровождающих жениха егетов, лежа рядом со своими утомленными празднеством, дружно храпевшими товарищами, он долго не мог заснуть, все думал и думал об Айбике — жалел ее.

Вскоре Айбику привезли в становище тамьянцев. Встретили ее торжественно, — когда сходила с повозки, подушку под ноги подложили, потом подхватили под руки и увели в гостевую юрту. На праздник «открытия лика» собралось все племя. Две разбитные енгэ, встав у входа в юрту, припевкой напомнили народу, что даром ничего не дается, что лицо молодушки можно увидеть, лишь преподнеся ей подарок — курмялек:

Брови зря не хмурьте —
Не подпустим к юрте!
Коль взглянуть хотите,
Курмялек несите!..

Юмагул стоял в толпе своих сверстников. Из юрты тоже слышалось пение, там другие енгэ шутливо наставляли молодую:

Ты, невестушка, гляди,
Мужа рано не буди!
Ни корота, ни сметаны
У свекрови не кради!..

Слова эти показались Юмагулу обидными, он густо покраснел, будто ему самому посоветовали не красть, и покосился на товарищей: не заметили ли? Настроение у него вдруг испортилось, и он счел за лучшее тихонечко выбраться из толпы и уйти.

Не увидел он Айбику в этот день, и в последующие несколько дней возможности ее увидеть у него не было, потому что отлучился из становища — со сверстниками, вступившими в возраст егетов, отправился на облавную охоту. Но все время думал он о своей енгэ, представляя ее в образе девочки с горящими от восторга глазами.

После возвращения с охоты Юмагул и его товарищи спустились к реке напоить коней. Тут он и увидел идущую с коромыслом и ведрами Айбику. Она набрала воды чуть выше по течению и, не глядя на егетов, скромно потупившись, направилась обратно. Юмагул негромко свистнул — как та, известная лишь им двоим, пичуга. Услышала Айбика его свист, нет ли — ничем она это не выдала, не оглянулась, даже головы не подняла. Он снова свистнул, подражая птице, и заметил, что Айбика вдруг будто споткнулась, замедлила шаг, ведра на коромысле закачались. Юмагул смотрел ей вслед, пока она не скрылась в своей аласык — летней кухне.